Борис Камов - Рывок в неведомое

— Пойди, чего скажу, — ответил Заруднев и отступил на два шага.

Когда же «император» нестойкой походкой спустился с крыльца, Заруднев стремительно взял его «в замок» и крепко стиснул, намереваясь повалить на землю.

— Брось баловать! — добродушно огрызнулся Соловьев, однако машинально обхватил Заруднева своими длинными цепкими руками. — Это тебе не вчерашний день.

Накануне после обеда они боролись всерьез — невеликий ростом, но верткий, крепкий Соловьев и высокий, с могучей мускулатурой Николай Ильич. Оба отряда, свистя, покрикивая в азарте на борцов и заключая пари, следили за схваткой своих командиров. При явном внешнем преимуществе Заруднева борьба долгое время шла вничью, но Соловьев раньше устал, утомясь сопротивляться более массивному противнику. К великому неудовольствию Соловьева и разочарованию его людей, Заруднев свалил атамана с ног и уложил на обе лопатки.

А теперь Николай Ильич ничего не ответил и сделал «императору тайги» подсечку. Соловьев рухнул на колени, Заруднев тут же опрокинул его на спину.

— Брось, дьявол, шутковать! — обозлился Соловьев и вдруг по лицу Заруднева понял, что это всерьез.

Соловьев рванул из кармана за тонкий ремешок пистолет, вцепился в рукоятку. Неизвестно, был ли у него взведен затвор. Но Заруднев прижал его руку с пистолетом к земле. Соловьев воспользовался тем, что Заруднев весь сосредоточился на браунинге, и ударил командира острой коленкой в поддых.

Николай Ильич зашелся от удара, Соловьев метнулся, чтобы вскочить, но Заруднев, еще не придя в себя от боли, обрушился на Соловьева всей своей тяжестью, вывернув ладонь «императора», заставил его выпустить пистолет, а затем прижал к земле обе его руки.

— Давай! — крикнул Заруднев.

Это был сигнал. Рядом очутился Пудвасев и помог связать Соловьева. После этого, уже втроем с Кирбижековым, они отнесли «императора тайги» в баню тут же во дворе и положили на широкую лавку.

— А как же, Колюня, письмо... начальника губернии с этой, как ее... амнистией? — криво усмехнулся Соловьев. — И чем ты лучше этих, из Ачинска? Али и ты служишь у какого-нибудь полковника Олиферова и атамана Семенова... из Китая?

— Ты же хорошего отношения не понимаешь... — ответил с придыханием Заруднев, потирая живот: боль не проходила. — Я же на службе. Но что обещал — все будет. Я напишу, что ты сдался сам. А в баню я тебя посадил, потому что ты перепил и буянил. Или хочешь — сам напиши. Вчерашним числом. Мол, по доброй воле, согласно договоренности... И пусть Чихачев и остальные подпишут. Я тебя, Иван, жалею. И желаю тебе только добра... Если бы ты в Сарале от меня смылся, я тебе ничем уже не смог бы помочь. А так, повторяю, будешь жить. И люди твои будут жить. Всех, кроме тебя и Чихачева, в ближайшие дни отпустим. А сейчас полежи. Я соберу остальных. Ты мне все, что нужно, напишешь, пообедаем напоследок и поедем тихонько в Ужур.

Соловьев, не произнеся больше ни слова, отвернулся лицом к стене. Его позу можно было понять и как согласие, и как протест.

Заруднев помедлил, не дождался ответа, захлопнул дверь бани, припер ее снаружи колом и велел Кирбижекову сторожить.

Оставалось взять и запереть в той же бане Чихачева. Эта задача была вроде проще, но тоже не из самых легких. Остальные «горные партизаны», лишась командира, уже не оказали бы серьезного сопротивления.

Заруднев вернулся в дом. На пороге он встретил перепуганного хозяина:

— Как же так... Он же гость... Вы же, Николай Ильич, с ним друзья... Остальные будут думать: я с вами в сговоре...

— Гаврила Георгиевич, объясняться некогда. Я и теперь желаю помочь Соловьеву. Пойди к Чихачеву. Скажи, что его зовет Иван Николаевич. Если Чихачев спросит, в чем дело, скажешь: Соловьев проснулся какой-то сердитый. Только не вздумай рассказать, что произошло.

Хозяин понуро отправился к дому, где остановился Чихачев. А Заруднев с Пудвасевым зашли в избу. В ней никого не было. Знакомая Соловьева ушла.

Командиры сидели в большой комнате, дверь в которую открывалась сразу из прихожей, но в суматохе они забыли увести от дома лошадей.

Когда через пять минут прискакал Чихачев, кони, привязанные у ворот, насторожили его, тем более что хозяин ничего не сказал о гостях. Чихачев не стал слезать с лошади, не въехал во двор, а крикнул с улицы:

— Иван Николаевич, выдь на минутку, чего тебе скажу...

Но вместо Соловьева вышел Пудвасев.

— Чего орешь! — оборвал Чихачева Пудвасев. — Давай зайди, Иван Николаевич тебя просит.

Но Чихачев не поверил, выхватил наган и выстрелил в Пудвасева. Однако многодневная попойка не прошла даром: руки тряслись. Еще два выстрела — и снова мимо. Пудвасев успел выхватить маузер. Чихачев рванул в сторону, но выстрел Пудвасева его настиг. Чихачев, первый помощник Соловьева, свалился с коня.

Из дома выбежал Заруднев. Чихачев уже лежал на земле, одну его ногу держало стремя.

В этот миг со стороны бани раздались звон стекла и два винтовочных выстрела. Николай Ильич и Пудвасев кинулись к бане.

Кирбижеков стоял у маленького окна с выбитым стеклом и держал в руках свою трехлинейку. Заруднев, ничего не спрашивая, отбросил кол, которым была подперта дверь, и вбежал в мыльню.

На полу, лицом вниз, со связанными руками, замер Соловьев. На спине его нижней рубашки расплылись два пятна.

— Ты что наделал?! — удивленно спросил Заруднев Кирбижекова, который вошел за ним следом.

— Улица начал стрелять. Соловей голова бил окно. Я бояться...

— Но он же не мог со связанными руками вылезти в маленькое окно!

— Я бояться — Соловей бежи...

Заруднев нагнулся, перевернул Соловьева — «император тайги» был мертв. На лбу его остался рубец от удара по раме, а на лице и в открытых глазах застыло выражение укоризны.

Николай Ильич закрыл Соловьеву глаза и держал руки у него на лице, пока оно не остыло.

Четверо из отряда Соловьева сдались сами. Остальные бежали.

Вечером Соловьева и Чихачева похоронили тут же, в Форпосте, за оградой кладбища, на спуске к реке.

Заруднев составил рапорт о случившемся, в котором разделил вину поровну с Кирбижековым, и напился до бесчувствия.

Николай Ильич был готов ликвидировать Соловьева, пожертвовав, если бы понадобилось, своей жизнью. Он смирился с тем, что если его, Заруднева, убьют, то он будет похоронен на том самом форпостовском кладбище, возле которого был теперь закопан бывший «император тайги».

Взяв без единого выстрела Соловьева в плен и получив редкую возможность подарить жизнь вчерашнему противнику, который причинил много зла, но сам, как выяснилось, был жертвой загадочных и, без сомнения, темных сил, Заруднев не предполагал, что так нелепо его потеряет.

А по Хакасии уже неслось со скоростью света: «Соловей убит...»