Борис Камов - Рывок в неведомое

— Она! Вот это она! — закричал радостно Пашка.

И оба выбежали на улицу. Но девушка уже отъехала на изрядное расстояние, и они увидели только ее спину, на которой подрагивало ружье.

— Давай обгоним! — предложил Пашка.

Они забежали во двор штаба, вскочили на неоседланных коней, припустили огородами, а потом выехали навстречу Насте. Девушка поразила Голикова: ее скуластое лицо с восточным разрезом глаз нельзя было назвать красивым, но оно дышало умом, независимостью и достоинством.

— Здравствуйте! — по-мальчишески восторженно приветствовали ее командиры.

Настя ответила легким вежливым поклоном, не вспомнив или не желая показать, что знакома с Пашкой. Это огорчило Никитина. Но когда девушка проехала мимо, он зашептал:

— Графиня! Настоящая графиня. Я ж тебе говорил...

Голиков промолчал, однако Настя произвела на него впечатление.

Вечером Аркадий Петрович и Никитин встретились с Настей в доме Анфисы. Настя была в длинном прямом платье. Она выглядела еще миловидней, чем утром, но неожиданное приглашение ее взволновало и даже напугало. Сама того не замечая, тонкой рукой она разглаживала множество косичек, переброшенных на грудь.

За столом разговора не получилось. Девушка не понимала, зачем ее и двух начальников пригласила Анфиса.

Наконец хозяйка унесла самовар и не вернулась; в комнате воцарилось неловкое молчание.

— Настя, — начал Голиков, — мне о вас много хорошего рассказывал Паша. (Никитин при этих словах принялся расчесывать свой белобрысый чуб.) И я захотел познакомиться с вами.

— Я тоже слышала про вас... — ответила Настя. Голос у нее был высокий и совершенно детский. Спохватившись, добавила: — А с Пашей мы знакомы... Мы встретились у колодца. Мы оба поили коней.

Голиков про себя усмехнулся: «Ай да заместитель по разведке! Сколько же ты ждал этой минуты, забросив дела, чтобы подойти к колодцу!»

— Паша — человек скромный, — заметил Голиков, чтобы начать разговор. — Мальчишкой он занимался извозом, помогал семье прокормиться. Потом работал артистом в цирке. Это занятие требует ловкости и смелости. Теперь он хороший командир и мой большой друг. А я из Арзамаса. Слышали о таком городе?

— Нет! — Настя огорченно посмотрела на Голикова. — Я никуда отсюда не уезжала. Дальше Ужура нигде не была.

— А я много ездил: служба.

— Вы хотите, чтобы я тоже рассказала о себе? — спросила догадливая Настя. — Я живу на Теплой речке. Отец мой был лекарь. Лечить его научил один старик, который был когда-то монахом, а потом поселился у нас в тайге. Отец говорил, что старик от кого-то прятался. Когда отец был маленький, он чем-то помог старику. Тот его полюбил и научил говорить и писать по-русски и по-монгольски. И научил его лечить людей. Отец знал, когда и какие надо собирать растения, готовил из них настойки, порошки и мази. Отец лечил многие болезни, сращивал переломы, принимал роды. Когда я была совсем маленькая, он стал всему учить меня.

— И вы тоже умеете... сращивать переломы? — спросил Павел. Глаза его смотрели восхищенно.

— Я видела, как это делал отец, самой не приходилось, — сдержанно ответила Настя.

— Но обождите, — сказал Голиков, — чтобы выбрать, какими лекарствами человека лечить, нужно знать, чем он болен.

— Это отец определял по пульсу.

— По пульсу? — усомнился Голиков. — По пульсу, я знаю, считают удары сердца.

— Это в вашей медицине, — снисходительно уточнила Настя. — Но ваша медицина еще очень молодая. А восточная существует несколько тысяч лет. Отец говорил мне: «Наше тело помнит все: каждую перенесенную болезнь, каждое падение в детстве. А кровь — это как телеграфный провод. Что провода гудят, слышат все. Но сигналы, которые поступают по проводам, понимают только специально обученные люди, у которых есть особые машины. Вместо машин у нас с тобой, доченька, руки».

— Ничего не понимаю, — огорченно сказал Никитин.

— А я, похоже, начинаю понимать. Послушайте мой пульс, Настя.

— Дайте мне правую руку, — ответила девушка и приложила свои длинные тонкие пальцы к запястью Голикова.

— Какие у вас горячие подушечки пальцев! — удивился начальник боевого района.

— А теперь левую, — сказала Настя.

Голиков уже без всякой снисходительности протянул левую руку. Опыт, который он предложил поставить на нем самом, начинал его занимать.

— Вы пережили в детстве большой страх, — негромко произнесла Настя.

— Да, у меня была нянька. Она меня пугала чертями, — согласился Голиков.

— Вы тонули и сильно замерзли.

— Верно, — рассмеялся Голиков. — Тонул мой школьный товарищ, Коля Киселев. Он попал в полынью. Я хотел ему помочь и провалился под лед тоже.

Настя не разделяла веселья Аркадия Петровича. Наоборот, лицо ее делалось все озабоченнее.

— Вы много падали. Сильно ушибали голову и спину. Вас нужно лечить...

— Спасибо, не надо, — неожиданно смешался Голиков. — Я, Настенька, совершенно здоров. Мне бы только выспаться.

— Как пожелаете. Я бы на вашем месте не откладывала. — В словах Насти скользнули встревоженность и обида.

— Аркадий, — сказал Никитин, — если Настенька советует...

— Паша, — оборвал его Голиков, — я не сомневаюсь в Настином умении. Но мы с тобой будем лечиться, когда поймаем Соловьева... Настенька, расскажите, что случилось с вашим отцом?

Настя погрустнела, опустила глаза и снова обхватила рукой горсть своих косичек. Голиков еще раз удивился, как же красива ее узкая кисть с тонкими, удлиненными пальцами. А ведь эта рука по многу часов в день не выпускала широкий повод, скребла и мыла коня и была знакома со всякой крестьянской работой.

— Отец обрадовался, когда пришла ваша власть, — тихо сказала Настя. — Он говорил: нам теперь не будут кричать: «Убирайся, «татарская лопата»! [5] Распространенное оскорбление — намек на плоское монголоидное лицо многих хакасов. Еще он говорил, что пошлет меня учиться на фельдщера.

Двери нашего дома запирались только на ночь. Отец принимал всех, кто приходил и приезжал, слушал пульс, смотрел язык, прописывал лекарства, которые я выдавала, а готовили мы их вместе. Когда народу приезжало особенно много, часть больных осматривала я.

Однажды к нам во двор ввалилась банда Другуля. Это было неуважение к отцу. Все больные знали: въезжать во двор нельзя. Это мешает отцу. Но Другуль был пьян. Он сказал, что забирает отца в лес. Отец ответил, что не поедет к Другулю, как не поехал к Соловьеву. Но если больных к нему привезут, он их полечит.

— Отец ваш лечил бандитов? — возмутился Никитин.

— Да, — ответила Настя, прямо посмотрев в лицо Павла. — Отец их не любил. Особенно Соловья. Но отец говорил: «Я не Бог, чтобы судить, кого я должен вылечить, а кого — нет».