Борис Камов - Рывок в неведомое

Толпа затихла. О победителе забыли. Он стоял посреди круга одинокий и несчастный. Никто не собирался поздравлять его с заслуженной победой, и он не знал, прилично ли ему подойти к поверженному противнику. А что, если малиновый на самом деле умер?

Сколько-то времени никто из зрителей не трогался с места. И Голиков, который вместе с Никитиным и бойцами наблюдал с седла за схваткой, кинул повод на шею коня, собираясь спрыгнуть. Никитин его остановил:

— Обойдутся без тебя.

И в самом деле, по толпе взволнованно пронеслось: «Кам... кам... кам...» Зрители расступились. По людскому коридору привычным быстрым шагом двигался человек лет пятидесяти, который разительно отличался от всех остальных. У него была бархатная шапка, украшенная желтовато-серыми орлиными перьями, из-под нее до самых плеч ниспадали густые черные волосы. На овчинный полушубок были нашиты полосы того же темно-вишневого бархата с белыми драгоценными раковинами каури, которые напоминали змеиные головки. Раковины добывались в Индийском океане. За каждую здесь, в Хакасии, отдавали быка. Довершали облачение два орлиных крыла, прикрепленных к спине.

И все-таки больше всего в облике этого человека поражали глаза: черные, цепкие, наделенные каким-то особенным блеском, словно изнутри они освещались огнем. Блеск этих глаз даже больше, чем удивительная гладкость лица, придавал всему облику мужчины поразительную молодость. Но в лице была надменность человека, который привык повелевать судьбами. Это был шаман.

Считалось: шаман избран духами, чтобы с их помощью защищать соплеменников от бед. Люди верили, что от шамана зависит, будет ли хорошей погода, удачным промысел, уродит ли земля, станет ли плодовитым скот и лесной зверь.

Шаман по цвету лица определял, чем болен человек, и лечил его. Когда больной выздоравливал, целителя щедро одаривали. Но стоило шаману сказать: «Я вижу страждущего в саване» — это означало, что человек обречен.

Шаман предсказывал судьбы людей, легко отыскивал в толпе воров, видел внутренним взором то место, где затерялся в тайге ребенок или неопытный охотник. Родственники шли вместе с шаманом и находили заблудившегося.

...Шаман остановился у простертого тела, презрительно оглядел его. Потом с живым интересом посмотрел на парня в желтой рубашке. Победителю было лет восемнадцать. Лицо его было открытым и простодушным. Заметив, что на него глядит шаман, парень виновато опустил глаза. Шаман негромко произнес несколько слов.

— Такой победой ты можешь гордиться, — перевел Никитин Голикову. — И твоей вины, что он плюхнулся на брюхо, как мешок с кизяком, нет.

В толпе заулыбались, но не осмелились чествовать победителя в присутствии самого шамана.

Тем временем шаман присел возле поверженного борца, провел рукой вдоль его позвоночника, потом наложил обе руки ему на голову. И руки мелко задрожали, как дрожит мельничное сито, просеивающее муку. Малиновый вздохнул и приоткрыл глаза.

Шаман, заметив это, встал и протянул руку. В ней, словно из воздуха, появился бубен, массивный, похожий на щит. Шаман начал негромко выбивать на нем мелкую дробь, приплясывая вокруг неподвижного тела, и наконец энергично заплясал, высоко поднимая ноги с необыкновенным для его лет проворством, то и дело наклоняясь к малиновому и, видимо, приглашая его встать.

— Врач ему нужен, — негромко сказал Голиков. — Этот парень ушиб живот, и вдобавок у него, возможно, сотрясение мозга.

— Шаман понимает это не хуже тебя, поэтому он массировал ему голову, а теперь он просто дает представление.

Шаман еще продолжал свое камлание. Далеко разносились удары его большого бубна.

...Голиков с Никитиным остановились со своим эскортом метрах в двадцати от просторного белого шатра. Так, подумалось им, будет вежливее и они не нарушат какого-нибудь ритуала.

Молодой хакас, который стоял у входа, лишь только командиры спрыгнули с коней, тут же юркнул в шатер. Но, вопреки местным правилам гостеприимства, никто навстречу не вышел. Это было скверным признаком. Скорее всего, он означал: Соловьеву удалось поссорить Голикова с хакасами, что могло иметь самые драматические последствия.

Но за командирами, без сомнения, наблюдали из шатра. Кроме того, поблизости — случайно или нет — оказалось несколько десятков зевак. Аркадий Петрович взглянул на Никитина, спрашивая глазами: «Что делать?» Пашка едва приметно пожал плечами: он тоже не знал.

Голиков громко позвал:

— Михайлов! — К нему подъехал красноармеец. — Передай по цепочке: возможен бой. При первом выстреле — все к шатру.

Михайлов развернул коня и помчался так стремительно, будто бой уже начался. Голиков подождал, пока Михайлов скрылся из виду. Ему нужно было время, чтобы обдумать ситуацию.

Аркадий Петрович обратил внимание, что народу возле шатра прибавилось. Было заметно, что многие ждут, в какую сторону повернутся события.

— Мы, кажется, поспешили, отослав ребят охранять этот базар, — негромко сказал Никитин.

— Я надеюсь, никто не захочет портить праздник, — ответил ему негромко Голиков и тут же зычным командирским голосом: — Товарищ Никитин! Доложите почтенным старейшинам, что начальник второго боевого района по борьбе с бандитизмом по случаю праздника желает нанести визит вежливости.

— Есть передать... визит вежливости, — повеселел Никитин.

Прежде всего было важно, чтобы старики их приняли. А там, надеялись командиры, они договорятся.

Никитин спрыгнул с коня и исчез за пологом. Возвратился он расстроенный.

— По ихнему гостеприимству, хозяин — аалбаза, ну, это староста ближнего селения, — должен был бы выйти и тебя встретить, — сказал Павел, — а они приглашают тебя в шатер. Там, мне показалось, сильно бузит Кульбистеев. Он сидит возле самого аалбазы. Наверное, нарочно. И шаман, которого мы видели, уже там.

Кульбистеев проходил несколько раз по разведсводкам. Он был владельцем конских табунов, считался одним из самых состоятельных людей в Хакасии. Часть табунов у него отобрал Колчак. Часть, уже после Колчака, Кульбистеев подарил Красной Армии. Но имелись сведения, что он поддерживает постоянную связь с Соловьевым, который будто бы прочит его в министры своего правительства, после того как создаст «свободную и независимую Хакасию».

— Когда в шатер пролез шаман — ума не приложу, — продолжал Никитин. — А Кульбистеев думал, что я не понимаю по-ихнему и сказал аалбазе: «Голиков обидел всех хакасов — нечего ему здесь делать».

Аркадий Петрович поиграл желваками:

— Цыганок, улыбнись, — и улыбнулся сам. — Нас пригласили, и это главное.

Он спрыгнул с седла, отдал повод подъехавшему бойцу и направился вместе с Никитиным к шатру. Тяжелый полог, словно по волшебству, распахнулся. Командиры вошли.