Борис Камов - Рывок в неведомое

А Наир-ага думал: «Голиков ответит грубостью на грубость. И что же будет дальше? Он уйдет со своими солдатами из Хакасии?.. Нет. Его победит Соловей? Но если бы Соловей мог его победить, он бы это сделал давно. Значит, Голик будет продолжать здесь служить, ненавидя всех хакасов. Что же хорошего из этого получится? Что же я натворил, поддавшись совету болвана Кульбистеева?!»

И старику, прежде чем заговорит Голиков, захотелось встать и принести свои извинения, сказав, что его попутали черные духи, которых полным-полно набралось в шатре, хотя тут сидит шаман, которому, прежде чем пить водку, следовало бы заняться своим основным делом. Но встать и опередить Голикова Наир-ага не успел. Аркадий Петрович высоко поднял свой стакан и снова обаятельно, обезоруживающе улыбнулся.

— Глубокоуважаемый Наир-ага, — сказал он. — Глубокоуважаемые старейшины...

Никитин перевел.

Рослый и сильный Голиков хорошо смотрелся в этой юрте. Он мог быть внуком или правнуком любого из этих стариков или старшим сыном Кульбистеева. И был на два-три года старше широкогубой, улыбчивой девчушки, которая замерла у входа.

При этом в юрте все понимали: у них в гостях большой начальник и очень смелый человек. Да, Голик не сумел пока поймать Соловья. Но и Соловей ничего не может поделать с этим мальчишкой.

— ...Прошу нас простить, что мы не выпили вашего вина, — сказал Голиков. — Мы знаем, что на сегодняшнем празднике должно быть все выпито и съедено, чтобы не обиделись ваши духи, посылающие приплод скоту и наполняющие молоком вымя овец и коров. Но у каждого народа свои обычаи. Наши старейшины, которые живут в Москве, запретили нам пить вино. И наказание для тех, кто нарушит запрет, не одинаково. Если закон нарушит мой солдат, он будет посажен под арест...

Лица присутствующих стали печальными. Попасть под арест за радость выпить глоток согревающей и веселящей душу араки? Но ведь араку гонят в каждой юрте. Где взять силы удержаться?

— А если вино выпью я... — Голиков сделал паузу, и старики мудро заулыбались: они-то знали, что законы пишут не для начальников, — то меня завтра же лишат должности как опозорившего звание командира. [6] В первые годы после революции в Советской России существовал сухой закон. Спирт на государственных предприятиях изготовлялся только в медицинских и технических целях и продавался лишь в аптеках по рецептам врачей. Производство самогона считалось незаконным. На Хакасию этот запрет в 1921—1922 годах официально не распространялся: во-первых, потому, что производство молочной водки — араки — считалось национальной традицией, а во-вторых, потому, что здесь еще продолжалась гражданская война.

Цыганок перевел. Старики встревоженно зашептались: если Голик сейчас, упаси его бог, выпьет вина и на него рассердятся его старейшины, то кого же пришлют на его место?

— Поэтому не сочтите за обиду, что мы с Никитиным не пьем вместе с вами. Остальное угощение мы отведаем непременно.

Старики доброжелательно закивали головами: теперь все понятно. Наир-ага закрыл глаза и беззвучно прошептал благодарственную молитву добрым духам, которые не дали вспыхнуть скандалу.

А Голиков, прежде чем снова сесть на кошму, посмотрел с едва заметной усмешкой на предполагаемого министра.

Кульбистеев же опустил голову и принялся за мясо, будто перепалка, которая произошла, его не касалась. На самом же деле Голиков не дал вспыхнуть скандалу, о котором Кульбистеева просил Соловьев... Что ж, праздник еще не закончен.

Зато Голикову улыбнулся шаман. Он видел за свою жизнь много слез и горя и гораздо реже встречал проявления большого ума. Ум не должность. Его не выдают вместе с жалованьем. И то, как вывернулся этот мальчишка, ему понравилось. Как понравился другой мальчишка, в желтой рубахе, который победил там, на поле.

А Голиков энергично принялся за еду. За время пути они с Никитиным изрядно проголодались. Павел от него не отставал.

Голиков отведал творог, овечий сыр, вяленое мясо, лепешки, сатырму — жаренное на масле толокно. Девочка принесла кувшин с толокняным квасом. Они с Пашей его тут же распили, совершенно убедив хозяев, что не имеют ни малейшего предубеждения против их обильного гостеприимства. А девочка принесла еще и молодой баранины прямо из котла. Командиры воздали должное и баранине.

Наконец за столом притихли: в шатре ждали ответного слова Голикова, его объяснение относительно сухого закона речью считаться, естественно, не могло.

Аркадий Петрович уловил это ожидание, которое нарастало, но не спешил. Через Пашу он попросил девочку, которая разносила еду, принести ему горячей воды. Девочка вернулась с закопченным чайником, налила Голикову целую кружку кипятка. Он выпил кипяток маленькими глотками.

Голиков не испытывал терпение собравшихся. Он приступал к главной части своей необычной миссии. И ему не положено было суетиться. Голиков представлял в шатре не только Ужур и Красноярск, но и Москву, которая не могла больше ждать, когда угаснет этот очаг гражданской войны. Очень многое сейчас зависело от него, Голикова. Он трижды сегодня не позволил подставить ему ножку, не дал вспыхнуть подготовленному скандалу и, похоже, расположил в свою пользу некоторых стариков. Это важно. Ведь Соловьев объявил себя защитником хакасов. Среди этих молчаливых старцев были тайные сторонники Соловьева и тайные приятели Астанаева. Но были и такие, которые устали от многолетнего повсеместного горя и постоянного страха за своих близких. Никто не мог с уверенностью сказать, что Соловьев не ворвется со своей братией к нему в дом, не прикажет зарезать барана и не заберет коней. А ведь Астанаев забрал у Митьки жену. Забирал он и дочерей, и невесток.

Большинство стариков было готово перестать помогать Соловьеву, если бы они меньше боялись Голикова, о котором тоже ходило немало зловещих слухов.

Аркадий Петрович поднялся, взяв стакан.

— Хотя я лишен возможности оценить достоинства этого вина (Никитин перевел, старики заулыбались)... я хочу предложить тост... Пусть на вашей прекрасной земле воцарится покой, а в каждый дом войдут радость, счастье и полный достаток.

В шатре благодарно зашумели. Старики тут же выпили. Голиков во избежание возможных пререканий смочил для приличия губы. Их ожгло вином, напиток был крепкий. Но Голиков не спешил опуститься на кошму.

— Сегодня у вас большой праздник, — сказал он. — По нашему обычаю на праздник к друзьям не принято ездить с пустыми руками. Поэтому я приглашаю вас всех выйти ненадолго из шатра.

Лица стариков стали неприязненными и надменными, словно их разом оскорбили. В глазах Кульбистеева появилось откровенное злорадство, а шаман улыбался: ему давно уже не было так весело, как на обеде с этим Голиком.