Борис Камов - Рывок в неведомое

Воздух леса и беспредельных степей, чистый, без примесей хлеб, молоко необъезженных кобылиц, овечий и козий сыр, повседневная работа, а кроме того, волнения радостного ожидания сделали лица девушек нежными, розовыми и на подбор красивыми. Жизненные силы, соки женственности и материнства переполняли каждую из них. А неизбывное свободное время, особенно зимой и по вечерам, позволило каждой приехать в ярком, пестром, витиевато-искусном наряде. Все, что было надето на девушках, было выкрашено, скроено, вышито собственными руками. По тому, во что девушка обута и одета, можно было судить о ее мастерстве и прилежании. Наметанному глазу наряд мог многое сказать о характере невесты, ее склонностях и даже о семье, где она воспитывалась.

— Внимательно смотри, — велел Голикову Наир-ага, — и запоминай, которая тебе больше понравится. Если выберешь — менять нельзя.

Но Голиков уже не слышал этих слов. На него смотрели сотни глаз, смотрели с любопытством, неприязнью, удивлением, восхищением, робостью и надеждой. Он физически ощущал на себе эти взгляды. Сначала они касались его лица подобно легкому движению воздуха, а потом вдруг стали затруднять каждый шаг, будто навстречу ему дул сильный, тугой ветер.

Неудобно и больно вцепясь в запястье Голикова своей сильной, далеко не стариковской рукой, Наир-ага тащил командира за собой к пугающей, ослепляющей красками нарядов, румянцем щек, выражением лиц, блеском испуганных, смущенных глаз девичьей шеренге.

Еще издали Голиков заметил дородную девушку. По мере того как Голиков с Наир-агой приближались к ней, она все нетерпеливей смотрела на них, словно Голиков был дорогим ей человеком, которого она давно ждала.

Поравнявшись с девушкой, Голиков невольно замедлил шаг, что сразу заметил старик.

— Она тебе понравилась? Ее зовут Айман. За ней дают богатое приданое. Но ты еще не видел остальных.

Голиков покраснел, и гримаса досады исказила его лицо. Его провели. Он попал в силок и от каждого невольного движения все сильнее запутывался. Отпустив Митьку, не надо было оставаться, не надо было брать коня, не надо было соглашаться на эти нелепые смотрины. Вскочи он вовремя на своего Голубка, старики бы обиделись просто за то, что он плохо воспитан. А чем закончится нелепое сватовство, невозможно даже предположить.

— Ты зачем нагнул голову? — услышал Голиков голос Наир-аги. — Ты давай смотри внимательно. Хочешь, начнем сначала?

— Нет.

Голиков поднял глаза и увидел девочку лет тринадцати. Все на ней было, как у других, но заметно победнее. И на происходящее она смотрела веселыми простодушными глазами на детском лице с милыми ямочками на щеках. И снова по сердцу Голикова полоснула жалость. За худыми, еще не развитыми плечами этой девчушки он увидел нужду целой семьи, которая надеялась поправить, положение, получив калым. Но кто в нынешней ситуации согласился бы взять ее замуж, если она не могла быть еще ни матерью, ни выносливой поденщицей?

И снова старик спросил:

— Эта?.. Ее зовут Пахта. Она старшая дочь в семье. Отца ее повесил Колчак.

Голиков отрицательно мотнул головой и прибавил шагу. Он не мог видеть выставленного на продажу ребенка.

«Да, много останется проблем, — думал Голиков, — когда мы покончим с Соловьевым».

Наир-ага вел его дальше. То, что Голиков сначала замедлил шаг возле перезрелой Айман, а потом задержался на миг возле пичужки Пахты, не позволяло понять, какая девушка могла бы ему больше понравиться. А если Голик в самом деле готов взять жену из богатой семьи? Большой начальник не должен жить в бедности. Но старику уже было очевидно, что восемнадцатилетний командир, который не курил табак, не пил вина, каждую ночь сам дважды проверял караулы, то есть очень мало спал, и собственноручно застрелил Мастера смерти, все же не из камня. Молодость, думал старик, должна взять свое...

Зрители, которые поначалу держались в стороне, теперь осмелели и окружили Голикова и Наир-агу. Толпа была возбуждена необычностью происходящего и громко, вслух обсуждала достоинства невест: возраст, складность фигуры, красоту лица, искусность наряда. Иные девушки, смущенные такой бесцеремонностью, отворачивались или закрывались широкими, узорчатыми рукавами.

— Ну что, никто не нравится? — нетерпеливо спрашивал старик.

Голиков молчал. Было стыдно перед девушками и бойцами, что он участвует в таких смотринах, но нелепое положение, в которое он попал, не позволяло ему повернуться и уйти. Любое его движение и жест получали свое немедленное истолкование. Это подтвердил и Никитин, который с трудом пробрался сквозь скопление народа.

— Аркаша, народ обижается, что ты так быстро идешь и невнимательно рассматриваешь невест. Говорят, что тебе вообще не нравятся хакасские девушки. А некоторые считают, что «Голик сначала посмотрит всех сразу, а потом обойдет второй раз и уже внимательнее рассмотрит тех, которые красивее и лучше одеты».

— Не уходи! — попросил Голиков.

Павел пошел рядом.

— Уже заключают пари, что ты без невесты не уйдешь. Такого количества красавиц давно не было на праздниках.

К Голикову приблизился хакас лет сорока в пиджаке, под которым была новая гимнастерка. В лице его было что-то лакейское, вызывающее брезгливость. Он стал громко говорить, но Наир-ага его тут же прогнал.

— Что он хотел сказать? — обернулся Голиков к Никитину.

— Что-то о невесте, которую он желал порекомендовать. За нее не пришлось бы платить калым: богатые родители.

— Что они меня все принимают за нищего?! — взорвался Аркадий Петрович. — Скажи этому свату: понадобится — заплатим и калым!

Пашка сгоряча перевел. Ответ Голикова, как важнейшая новость, мгновенно разлетелся по громадному полю. Хитрый Наир-ага прикрыл веки, чтобы этот мальчишка не заметил в его зрачках радости: «Крепкий орешек, но не камень, не камень».

Аркадий Петрович все же перехватил этот взгляд и понял, что запутался в силке больше, нежели предполагал. А тут еще совсем рядом зачем-то появился шаман. И Голиков решил, что больше ни словом, ни поворотом головы не выкажет своего отношения к происходящему, не то Наир-ага под крики толпы велит шаману окрутить его тут, прямо в поле, на какой-нибудь девице со стадом овец в придачу. Объясняй потом в штабе, что Наир-ага неправильно истолковал взмах твоих ресниц.

Голиков читал в одной книге про не слишком умного дипломата, который нелепой фразой провалил миссию, с которой его послали. И сейчас на этом празднике решалось многое — для него, начальника боевого района, и для тех, кто здесь собрался. И Аркадий Петрович снова стал быстро все просчитывать.

«Я отпустил Митьку — они решили подарить в благодарность коня. Вроде так полагается по ихнему обычаю. Но когда я принял от них коня, это заронило у них надежду, что я могу принять и что-то еще. Тогда, возможно, у Кульбистеева и возник план подарить мне жену. А вполне вероятно, что план был разработан в штабе Соловьева. Если это так (а как проверить?), мне нужно не просто выпутаться. Мне нужно, чтобы «император тайги»...»