Борис Камов - Рывок в неведомое

— А если это снова игры Астанаева, который обещал Митьке, что теперь обязательно отпустит жену, если Митька поможет тебя поймать? Ведь платят не за провалы, а за удачи.

Голиков налил из самовара чаю Пашке и себе. Никитин стал жадно пить, а Голиков, взяв кружку, начал ходить из угла в угол.

— Ты помнишь, — сказал Голиков, — месяц назад лесозаготовители нашли в тайге останки нескольких женщин и детей?

— И ты поэтому считаешь, что Митька не врет? Но как ты докажешь, что это были женщины из лагеря Соловьева? Это первое. Кто теперь докажет, что там была и мать Гаврюшки? Это второе. А что, если Астанаев воспользовался этой страшной находкой, чтобы сочинить для тебя чувствительную сказочку? Это третье.

— Можно встретиться с женщиной, которая осталась жива.

— Неизвестно, захочет ли она встретиться. Одно дело рассказать все Митьке, другое — тебе. И потом, ты мне поручишься, что Астанаев не пригрозил и ей?.. Короче: пока мы не получим твердых гарантий, что нас не заманивают в силок, я не стану сотрудничать с Митькой.

Гаврюшка проснулся рано, соскочил с постели, выглянул в среднюю комнату. Голиков с Никитиным еще сидели за столом возле остывшего самовара. У растопленной печки в кухне хлопотала Аграфена.

— Голик, что сказать отцу? — спросил, не здороваясь, Гаврюшка, точно он не стоял еще в чужих, сползающих подштанниках, а был одет, обут и готов в дорогу.

Голикову нечего было ему ответить.

— Гаврюш, — сказал Никитин, — мы с дядей Аркадием хотим, чтобы ты у нас денек отдохнул, погулял. Тетя Груня тебя покормит.

— Если я быстро не приду, отец меня побьет.

— Не побьет, — успокоил его Паша. — Ты скажешь, что дядя Аркадий был очень занят и тебе пришлось ждать.

— Ла-адно, — смешно растягивая «а», ответил Гаврюшка. После завтрака Голиков с Никитиным отправились в штаб, поручив Гаврюшку заботам Аграфены.

— Мальчики, да поспите вы хоть часок, — сказала им перед уходом Аграфена. — Вы даже не ложились.

— Некогда! — буркнул Голиков.

Он понимал, что Аграфена права, как прав был во многом в ночном споре Пашка. Но тревожность всей обстановки, ненадежность почвы под ногами, которая могла оказаться и твердым грунтом, и бездонной трясиной, рождали в нем беспокойство. И сон Голиков считал роскошью, почти нелепой тратой времени. Тем более что он отыскал способ обходиться по двое-трое суток без сна.

В амбаре у Аграфены Аркадий Петрович обнаружил набор гирь от килограммовой до двухпудовой. И по утрам делал с ними гимнастику. Начал с пятикилограммовой, дошел до пудовой, а потом и до самой большой, которая весила тридцать два килограмма. Он упражнялся с нею, пока его не прошибал пот. Тогда он раздевался, нырял в Июс, доплывал саженками до противоположного берега, поворачивал и выходил на берег бодрым, будто спал всю ночь на мягкой перине.

В штабе Голиков занялся прежде всего хозяйственными делами и обедать не пошел. Глядя на него, не пошел и Цыганок. Не дождавшись своих нахлебников, в штаб заявилась Аграфена. В двух кошелках она принесла чугунки с едой, глиняные миски, ложки, хлеб.

Решительно войдя в кабинет Голикова, не глядя на посетителей, Аграфена расстелила на письменном столе чистое полотенце, молча расставила посуду, налила первое. Голиков, видя, что Кожуховская в любой миг может взорваться, возражать не стал. Посетители — начхоз и комвзвода — деликатно ушли. Аграфена отправилась в разведотдел, молча привела оттуда Павла. Ни слова не говоря, дождалась, пока друзья покончили с обедом, забрала грязную посуду и удалилась.

Причиной же того, почему Голиков не пошел домой обедать, был Гаврюшка. Аркадий Петрович все время чувствовал, что мальчик его ждет, и не хотел идти. Голиков не был готов принять предложение Митьки и в то же время не мог обижать их обоих отказом. Доказательств того, что Митька, а следовательно, и Гаврюшка сейчас работают на Астанаева, у него не было. Имелись только опасения, хотя интуиция подсказывала, что на этот раз Митька искренен.

Стоя возле открытого окна, Аркадий Петрович увидел, что к воротам штаба подъехали двое всадников: это были Наир-ага и молодой хакас с красивым, худым, сумрачным лицом.

«Вот с кем нужно посоветоваться», — обрадовался Голиков. И тут же сник: советоваться с Наир-агой он не мог.

Наир-ага легко, совсем не по-стариковски спрыгнул с седла, отдал повод парню, который его сопровождал. У ворот аалбазу задержал часовой, но к калитке уже подбежал Никитин и привел Наир-агу в кабинет Голикова.

Аркадий Петрович ждал гостя посреди комнаты. Наир-ага, приблизясь, молча прижал Аркадия Петровича к своей груди и после этого отстранился, словно желая взглянуть на командира со стороны.

— Плохо выглядишь, Голик-ага... — сказал старик.

Аркадий Петрович его перебил:

— Какими судьбами, Наир-ага? Давайте присядем.

Старик устроился на диване, а Никитин и Голиков на стульях.

— Приехал пригласить вас на свадьбу внучки. Ты, Голик- ага, должен ее помнить. — Старик улыбнулся, но улыбка получилась печальной. — Прошу и тебя, Паша-ага.

— Благодарим. Непременно будем. Кого же она выбрала?

— Ханзар приехал со мной.

Голиков подошел к окну, чтобы внимательней рассмотреть парня. Ханзар, скрестив ноги, сидел на земле, опустив глаза. Он мало походил на счастливого жениха, у которого скоро свадьба.

— Они познакомились на празднике? — вежливо спросил Голиков, усаживаясь на место.

— Нет. Они были знакомы давно. Только я этого не знал. Я бы желал ей другого мужа, солидного и уважаемого. — Наир- ага замолчал, ожидая, что по этому поводу скажет Голиков. Но Аркадий Петрович продолжал внимательно слушать, будто не заметив второго, тайного смысла фразы. — И тогда Саяна пригрозила, что пожалуется вам.

Тут Голиков с Никитиным рассмеялись.

— Если хороший парень и они любят друг друга, то пошли им Бог счастья, — сказал Голиков.

— Трудность в том, что Ханзар почти год был в лесу, — уже робко добавил старик.

— У Родионова, у Соловьева? — обрадовался Никитин.

— У Другуля. А когда на празднике ты, Голик-ага, объявил женихам прощение, Саяна нашла Ханзара в тайге и уговорила бежать. Он неделю прятался в сарае, пока я не сказал: «Дам согласие на свадьбу, если мне даст бумагу Голик-ага».

Аркадий Петрович слушал, улыбаясь и кивая.

Голиков вспомнил милое, смеющееся лицо Саяны.

«Ты влюбился в нее, что ли? — спросил он себя. — Нет. Но мужа Саяне и я бы пожелал другого. Не из леса».

Ханзар ему не понравился.

«Жаль, что парень из банды Другуля. Я бы предпочел, чтобы он ушел от Соловьева и знал бы его базы. Тогда бы мне был не нужен Митька. Но порадуйся тому, что у парня хватило мужества выйти из тайги. Кто-то должен был сделать это первым. И Ханзар сделал».