Борис Камов - Рывок в неведомое

А Наир-аге он ответил:

— Мы напишем самую лучшую бумагу, чтобы молодые жили спокойно и знали: они находятся под нашей защитой. А теперь пригласите Ханзара сюда.

Когда Ханзар вошел, смуглое лицо его было не просто бледным — оно имело зеленоватый оттенок. Какой бы отвагой ни обладал этот парень, когда он решился на побег из банды (что могло ему стоить жизни!), встреча с самим Голик-агой явилась для него немалым испытанием.

А Голиков смотрел на Саяниного жениха и думал: «Зачем же его понесло в лес?.. Что, если он вместе с Другулем участвовал в убийстве Настиного отца? Сам он в этом не сознается. Вести расследование сейчас нельзя — таковы правила игры».

Те же правила требовали, чтобы Голиков принял перебежчика приветливо, потому что подробности через два-три часа станут известны за много километров от Форпоста. Но перед внутренним взором Голикова стояло лицо Насти, когда она рассказывала о гибели отца.

«Если бы Насте показать этого жениха, она бы, возможно, его вспомнила». Однако задача состояла в том, чтобы вслед за Ханзаром из тайги потянулись другие. «Не обидится ли Настя? — встревожился Голиков. — Но мне нужно, чтобы люди бежали из банд, чтобы Соловьев в конце концов остался один».

— Проходите, молодой человек, — сказал Голиков вслух, хотя был моложе Саяниного жениха по меньшей мере на два года. Старик перевел. — Мы поздравляем вас — у вас замечательная невеста!

Наир-ага перевел. Парень вскинул голову. К его щекам прилила кровь. А в глазах были бешенство и ревность.

«Кто-то уже, наверное, сказал, что старик готов был отдать внучку за меня, — подумал Голиков. — Но тут они пусть разбираются сами».

— А теперь идите с товарищем Никитиным, — велел Аркадий Петрович. — Он с вами побеседует и выдаст вам документ, что вы имеете право поселиться в любом аале. Желаю вам счастья.

Голиков встал, но не протянул парню руку. Злобные огоньки в глазах жениха навели его на мысль, что Ханзар в банде Другуля не был безобидной овечкой.

Вероятно, парень прочитал все это по лицу Голикова, потому что снова побледнел, резко, виновато опустил голову, быстро, рывком направился к выходу. За ним пошел Цыганок. Ему предстояло этого парня разговорить.

На лбу и шее старика выступили большие красные пятна. Губы его были гневно поджаты. Он стыдился Ханзара, которого Голиков принял со всей возможной в этой ситуации любезностью.

— Спасибо тебе, Голик-ага.

— Не за что. Я рад, что первый человек уже вышел. Но я бы хотел, чтобы местное население мне больше помогало.

— Митька тебе поможет.

— Митька?! Откуда вы знаете?

— Он ко мне приходил. Он спрашивал, идти ли к тебе. Я сказал: «Иди».

— Он слабый. Не знаю, можно ли ему верить.

— Он слабый, но смерти Найхо Соловью не простит. Он любил ее с детства. Она его тоже. Но когда он посватался, ему отказали: Митька был слишком беден. Тогда он сказал, что пойдет на пять лет в семью Найхо батраком — отрабатывать калым. Ему и в этом отказали. Митька стал пропадать где-то с ружьем. Пушного зверя не стрелял, шкурки не сдавал. Люди начали поговаривать: не промышляет ли он с горя на большой дороге?

Однажды Митька появился в деревне. Под мышкой он нес большую розовую птицу — фламинго, завернутую в красную шелковую рубаху.

Митька направился к дому Найхо, но войти, постучаться не осмелился, сел у ворот и стал ждать. Первой вышла мать Найхо. Увидела Митьку с птицей, вскрикнула, убежала в дом. За ней появился отец. Взял в руки птицу, будто проверяя, настоящая она или нет, и сказал: «Хорошо».

А у нас такой обычай: если охотник убил птицу фламинго, он может свататься к любой красавице — отказа ему не будет. И родители не потребуют калыма. Иначе, по нашему поверью, дух птицы проникнет в дом, и девушка умрет.

После отъезда Наир-аги Аркадий Петрович долго не мог успокоиться. Он видел старика всего второй раз. Имел ли он право ему доверять? Среди хакасов Наир-ага считался человеком мудрым и добропорядочным. Своим авторитетом он, разумеется, дорожил. Но ведь шла жестокая война.

Мог ли Наир-ага работать на Соловьева?.. Да, мог. Но помогать Соловьеву заманить его, Голикова, в ловушку он бы не стал. Он любил внучку, был озабочен ее судьбой, которую уже, до свадьбы, сильно осложняло недавнее прошлое жениха. И еще больше осложнять эту судьбу старик, вероятно, не хотел бы.

«А почему ты думаешь, что Наир-ага готов помогать тебе? — спросил себя Голиков. — Потому, что о победе Соловьева и о создании «независимой Хакасии» говорить сегодня уже не приходится. И население это понимает».

...Ночью в тот лес, возле которого ранней весной произошло сражение за хлебный обоз, ушла разведка.

— Лагерь и штаб Соловьева не ищите, — наставлял их перед отправкой Цыганок — Приглядитесь, что происходит в лесу, какая там жизнь — спокойная или суматошная?

Через сутки разведчики вернулись. Доложили: видели подводы с мешками и бочками (предположительно — мука и растительное масло), время от времени появлялись одиночные всадники (видимо, связные с донесениями), однажды на рассвете выехал отряд в двадцать сабель, а возвратился в сумерки, ведя коров и лошадей с вьюками (сводки подтвердили — был налет). В остальном в лесу спокойно.

Когда разведчики сообщили о своих наблюдениях и отправились отдыхать, Никитин сказал:

— Аркадий, хочешь, пошлем подальше Митьку, отыщем лагерь сами?

— Я тоже был бы рад обойтись без Митьки. Но во-первых, разведчики могут напороться на бандитов, и операция провалится. Во-вторых, нам нужен не столько лагерь, сколько Соловьев. А если Митька знает, в какой Соловьев землянке?..

— Как скажешь, — пожал плечами Цыганок.

Он не все понимал в выкладках друга. Но часто выходило, что прав Аркадий. Может, это и есть командирский талант?

...Чтобы скрыть от агентуры Соловьева подготовку к захвату штаба, была придумана обманная операция. Ночью возле рудника «Богомдарованного» появилась внушительная группа всадников, одетых кто во что. Охрана рудника, теперь основательно вооруженная, открыла яростный огонь.

Утром из Ужура поступила открытым текстом телеграмма: «Комбату Голикову. Примите дополнительные меры для охраны рудника». Гарнизон Форпоста был поднят по тревоге.

Аркадий Петрович надеялся, что о налете на рудник и переполохе в Форпосте Соловьеву донесут вовремя. То обстоятельство, что люди Соловьева в налете участия не принимали, значения не имело. Пусть Соловьев посердится, поломает голову, чья это могла быть работа. И пусть Соловьеву доложат, что на рудник из Форпоста вышел отряд в шестьдесят сабель под командой самого Голикова.

Единственное, чего бы Голиков не хотел, чтобы Соловьев узнал, что по дороге на «Богомдарованный» число кавалеристов существенно уменьшится.