Борис Камов - Рывок в неведомое

Первая пятерка всадников под командой Аркадия Петровича отделилась от колонны и скрылась в лесу близ того места, где был устроен весной завал. Затем, уже по сигналу Никитина, каждые четверть километра в лес устремлялась очередная пятерка. В зарослях утомленным коням давали сжевать по полбуханки посоленного хлеба, после чего заранее приготовленными тряпками им перетягивали морды, чтобы они не ржали. Тряпками пришлось перевязывать и копыта.

Голиков со своей четверкой бойцов углубился метров на двести от дороги. Они тоже покормили наспех лошадей, съели по куску мяса и хлеба сами, выпили воды из фляжек и стали ждать. Место через Гаврюшку назвал сам Митька.

Лежа на теплой земле в высокой траве, которая его совершенно скрывала, Голиков еще раз мысленно проверил все свои действия по пунктам, как они были перечислены в их с Пашкой плане. Пока все шло четко. Теперь предстояло встретиться с Митькой, не разминуться с ним. Только после этого должно было начаться главное — операция по разгрому штаба. Нужен был Соловьев. И коль скоро Митька знал, где в бандитском лагере «дворец» самого «императора тайги», то Соловьева следовало взять живым. Чего бы это ни стоило...

Голикову хотелось, чтобы «император тайги» открыл свои тайники, вернул похищенное на рудниках золото, отобранные у жителей ценности.

Вложить в ладонь старушки отнятую золотую пятерку, отдать вдове колечко с голубым камешком, подаренное покойным мужем, или старинные серьги в форме полумесяца, привезенные прадедом из турецкого похода, — вот о чем среди прочего мечтал Голиков.

А пока что надо было встретиться с Митькой, который передал через Гаврюшку, что придет на маленькую поляну в двухстах метрах от дороги, против сопки с человеческим лицом. Аркадий Петрович нашел опушку, но расположился чуть дальше от нее, чтобы иметь, если понадобится, дополнительное пространство для маневра.

А разведчику Мише Голиков поручил залезть с ручным пулеметом на лиственницу. Разведчиком Миша был посредственным — не очень-то наблюдательным и даже не очень дисциплинированным. Но был у него дар, который делал Мишу в разведке человеком бесценным: он видел в темноте почти как днем. И фамилия у него была соответствующая — Совин. Нужно полагать, и предки Миши обладали этой замечательной способностью, которая и закрепилась в фамилии.

Заметив со своего наблюдательного пункта одного человека, Совин должен был дернуть спущенную вниз веревку один раз. А заметив много народа, много раз — на тот случай, если бы Митька привел с собой людей Соловьева. Тогда по приказу с земли Совин должен был открыть по ним огонь.

Второму пулеметчику, Евстигнееву, велено было неотступно следовать за Голиковым, а третий оставался с Никитиным.

Все было продумано. Все предвидимые случайности приняты во внимание. И при этом...

«В сущности, я доверился прежде всего ребенку, — рассуждал Голиков, — а десятки таких мальчишек работают на Астанаева».

«Но Гаврюшка помог тебе весной спасти обоз, — напомнил ему внутренний голос. — Узнай об этом Соловьев, мальчишка был бы мертв».

«Согласен. Но я по-прежнему почти не верю Митьке. Если Найхо в самом деле мертва, можно понять его боль, его ненависть к Астанаеву. А если Найхо все-таки жива? И женщина, которая сообщила о ее смерти, ошиблась? И на этой ошибке решил сыграть Астанаев?

«Митька, — мог сказать Астанаев, — пусть все думают, что Найхо мертва. Завтра я тебе покажу ее в лесу. Я даже оставлю вас на часок одних: вы же давно не виделись. А ты за это пособишь мне в последний раз».

И если Астанаев устроил такую встречу, что ему на это ответил Митька: «Пусть лучше помрет моя баба — лишь бы жил Голик»?»

«А Наир-ага, он тоже тебя обманул?» — спросил внутренний голос.

«Наир-ага — уважаемый человек. Война ему надоела. Но если и ему нанес визит Астанаев: «Почтенный Наир-ага, либо ты подтвердишь, что Митьке можно верить, тогда выдавай замуж свою внучку, либо я заберу ее к себе в лес прислуживать за моим столом», — что выберет (или уже выбрал) Наир-ага?»

Размышляя таким образом, готовя себя к тому, что события могут повернуться в любую сторону, Аркадий Петрович не переставал вслушиваться в шумы леса. Но порывы ветра делались то сильнее, то ослабевали. И в этом шелесте ветвей потухали, тонули остальные звуки, усиливая чувство неуверенности, которое испытывал Голиков.

Внезапно Аркадий Петрович увидел, что Николай Ткаченко, который стоял под деревом и ждал сигнал от Совина, отчаянно замахал рукой, подзывая командира. Аркадий Петрович вскочил.

Николай шепнул:

— Миша дернул два раза.

«Двое?!» — обрадовался и насторожился Голиков.

Это могли быть Митька с Гаврюшкой. Но брать Гаврюшку на такое дело, конечно, было опасно. Любой отец предпочел бы оставить сына дома. Тогда Митька с кем-нибудь? Но с кем?

Ветер на короткое время пропал, и Голиков расслышал: по лесу действительно шли двое. Шаги одного из них были неуверенны и редки, будто человек, прежде чем опустить на землю ногу, раздумывал, куда ее поставить, чтобы не произвести какого-либо шума, но бесшумность давалась ему плохо. Или он был косолап, или пьян, или еще почему, но то легонько потрескивал под сапогом валежник, то шуршала прицепившаяся к одежде ветка. Тогда человек останавливался проверить, не обнаружил ли он себя. Убедившись, что произведенный шум остался, по его мнению, незамеченным, человек двигался дальше. Тут же начинали семенить более легкие и мелкие шаги, в которых была даже беспечность.

Миша Совин никаких дополнительных сигналов не подавал. Спросить, как выглядят эти двое, было невозможно.

«Никого больше нет? — подумал Голиков. — Или Совин не видит?»

Аркадий Петрович допускал, что Астанаев мог послать вперед этих двоих, чтобы он, Голиков, вышел им навстречу. Допускал он и то, что придется вступить в бой, хотя сию минуту под рукой было всего четыре человека. Он был пятый, и до подхода остальных нужно было продержаться. При скоротечной схватке задача была не слишком простой. Аркадий Петрович приказал шепотом: «Приготовиться к бою, но без команды стрельбы не открывать». С Мишей на этот счет была особая договоренность. Сам Аркадий Петрович встал за стволом березы и вынул маузер.

Шаги тех двоих замерли. Это могло означать, что двое ждут его, Голикова, или, найдя условное место, дожидаются остальных... Все-таки Аркадию Петровичу хотелось думать, что это не мышеловка.

Внезапно донесся шепот, похожий на тот, который Голиков слышал под окном, когда его собирались убить. Один голос настаивал или чего-то допытывался, а другой виновато, испуганно оправдывался или отнекивался. За деревьями в темноте Голиков по-прежнему ничего не видел.