Борис Камов - Рывок в неведомое

— Нарисовали двенадцать штук. Осталось указать число.

— В субботу. Все состоится в субботу. Цыганок.

Через полчаса на стене многолавки появился красочный плакат:

Внимание!

В субботу состоится первое представление молодежного театра станицы Форпост. Будет показано:

I. «Живая газета» — с куплетами, плясками и цирковыми номерами. Главный исполнитель — известный артист провинциального цирка Павел Никитин. Также участвует объединенный хор бойцов 2-го боерайона.

II. Первое действие пьесы Л. С. Грибоедова «Горе от ума» — из жизни дворян и помещиков.

III. Гуляние до утра. Играет гармонь.

Несколько афиш в тот же день было расклеено в окрестных селах. В пятницу утром в Форпосте появились первые зрители. Они прибывали целыми семьями — верхом и на возах. Кто жил поближе или не имел коней, шел с торбой на плечах пешком.

Голиков велел поставить при въезде в деревню бойцов с повязкой «Распорядитель». Они отвечали на вопросы гостей, помогали размещению и одновременно несли охрану. Почти каждая прибывшая семья сначала спрашивала, не отменяется ли представление, — настолько невероятным казалось, что оно может состояться. А потом люди распрягали за селом коней, ставили юрту или палатку, разжигали огонь, начинали готовить. Те, кто имел родных или знакомых, заезжали во дворы.

К вечеру окрестности Форпоста напоминали громадный цыганский табор. Слышалась вперемешку русская и хакасская речь. Среди приезжих было много детей и глубоких старцев, которые по многу лет не покидали насиженных мест, а теперь пожелали увидеть небывалый праздник.

У Голикова сразу возникло множество проблем. Он был уверен, что среди добродушно улыбающихся гостей находятся люди Астанаева, и поставил часовых возле каждого колодца. Под предлогом того, что нужно помогать приезжим, бойцы сами черпали своим ведром воду. Шанс подбросить в колодец отраву сокращался до минимума. А кроме того, четыре группы кавалеристов патрулировали вокруг деревни. Им было приказано внимательно за всем наблюдать, ни в какие бытовые происшествия не вмешиваться, если только не возникнет поножовщина или стрельба.

Поскольку из-за наплыва публики Форпост нуждался в дополнительной охране, Ужур прислал еще пятьдесят кавалеристов.

Возникла и другая проблема: такого количества зрителей не ожидали. Даже если бы в клубе было дано три представления подряд, его увидела бы в лучшем случае пятая часть публики. А Голиков пока что собирался показать лишь одно. И они с Цыганком решили вынести представление на улицу.

Под театр выбрали ровный участок справа от села, если стоять спиной к Казачьему холму. В оставшиеся сутки пришлось спешно вкапывать столбы, сколачивать помост, натягивать палатки, в которых должны были переодеваться, гримироваться и ждать своего выхода исполнители. Нужно сказать, что в сооружение сцены с великой охотой включились несколько десятков гостей. Они копали, пилили, тесали, вбивали крюки. Руководил работой гостей Митька.

Он внимательно за всем наблюдал, подсказывал, поправлял, кого-то вежливо отстранял и начинал делать сам. Работа двигалась так споро, что Голиков подумывал уже, не сколотить ли заодно и скамейки, по Митька, который, живя при штабе, выучился говорить по-русски, заявил:

— Ни нада. Каждый сиди своя шкура.

Поскольку представление должно было состояться под открытым небом, понадобилось изготовить еще два десятка светильников. Из Ужура вместе с подкреплением прислали бочонок керосина.

Одним словом, от забот пухла голова, а между тем репетиции, костюмы, помост, светильники, размещение гостей были для Голикова и Никитина не самым главным делом. Штурм они продолжали готовить своим чередом.

От верных людей командиры уже знали: среди публики имеются люди из леса. С них не спускали глаз, но не трогали. Астанаев, наверное, сильно бы удивился, если бы ему сказали, что представление будет дано в первую очередь для его шпионов. Соловьев и Астанаев должны были поверить, что все помыслы Голикова заняты подготовкой к празднику и что гибель Насти событие хотя и печальное, но оно никак не повлияло на жизнь батальона.

В половине третьего ночи Голиков с Никитиным явились домой и разошлись по своим комнатам, чтобы подняться в пять, но, как и в предыдущие ночи, Аркадий Петрович не смог заснуть. Стоило закрыть глаза, он видел Настю. Его точная зрительная память воссоздавала до мельчайших подробностей тот миг, когда он впервые заметил ее в окне; он вспоминал встречи с ней у Анфисы и в особенности последний разговор. В тот вечер надо было сказать: «Останься!» — и она бы осталась. Нужно было произнести одно только слово, но он его не произнес.

Измучавшись без сна, Голиков подумал: «Будь жива Настя, она бы дала какой-нибудь сонной травы. — И зло себе же ответил: — Будь жива Настя, ты бы отлично спал без всякого зелья».

В пять он поднялся еще более утомленный. Оставалось надеяться, что запаса его сил достанет еще на одни трудные сутки.

К семи вечера перед помостом, от которого пахло свежеоструганным деревом и смолой, собралось более полутора тысяч человек. Они плотными рядами сидели на земле, подстелив одеяла, кошмы, шкуры. И еще не менее пятисот пребывало в юртах: женщины, которые не решились оставить малолетних детей, опьяневшие от дневных возлияний мужчины и глубокие старцы.

Зрители окружили сцену. За возможность сидеть ближе многие готовы были смотреть представление сбоку или даже со стороны отсутствующих кулис.

Наконец двое участников представления — Фамусов и Главный Буржуй из «живой газеты» — вышли с пучками лучинок и зажгли светильники. Совершенно пустая сцена внезапно сделалась уютной и загадочно-манящей. Зрители начали проявлять нетерпение. Голиков зашел сначала в одну, потом в другую палатку за сценой. Исполнители в костюмах и гриме были готовы к выходу в громадный зрительный зал без стен и потолка. Аркадию Петровичу передалось волнение участников.

— Хор, на сцену! — велел он.

Пятьдесят бравых кавалеристов — без шашек и карабинов — поднялись на помост. Следом к самым плошкам вышел Голиков. Первые ряды сразу примолкли, но остальная публика, увлеченная разговорами, возбужденная едой, вином и многолюдьем, замолкать не собиралась.

Павел стукнул скалкой в большой медный таз, взятый у Аграфены. Низкие, упругие звуки поплыли над полем. И публика притихла.

— Дорогие наши гости!.. Мы открываем сегодня молодежный театр...

Голиков был в новом френче, новых сапогах, даже портупея на нем была новая. И в публике сразу обратили внимание, что командир вышел без оружия. Аркадий Петрович хотел по такому случаю быть в цивильном платье, но у него не было иной одежды, кроме форменной.