Борис Камов - Рывок в неведомое

Думая о них, Голиков с Никитиным рассчитывали вот на что. Если агенты Астанаева спохватятся, что отряд красных ушел из Форпоста, послать сообщение голубиной почтой они не сумеют: голуби ночью не летают. Значит, гонцу предстоит обогнать отряд. Путей, конечно, много, но короткая дорога одна. И главная задача состояла в том, чтобы гонца перехватить. Но как в бескрайней степи, в темноте это сделать?..

От этих беспокойных рассуждений Голиков перешел к мыслям о том, что их ожидает на горе. Он не хотел растравлять себе душу воспоминаниями о Насте, продолжая считать себя виновным в ее гибели. Но теперь он отвечал за бойцов, которых вел. И в нем нарастала тревога: что же все-таки знает о предстоящем штурме Соловьев?

Трудность борьбы с «императором тайги» состояла еще и в том, что многие элементарные правила войны тут, в Хакасии, становились неприемлемыми. Так, Голикову пришлось отказаться от тщательной разведки местности из опасения, что неосторожность кого-либо из бойцов даст Соловьеву понять, что его новая база тоже раскрыта. И Пашкиным разведчикам пришлось довольствоваться самым поверхностным обзором горы.

«Белый горно-партизанский отряд» состоял по преимуществу из местных жителей. Присутствие чужого человека, след они подмечали с поразительной обостренностью. А для Голикова это оборачивалось двойным, тройным риском. И не было выбора.

— Товарищ командир, — почти касаясь стременем сапога Голикова, прошептал Ткаченко, — кто-то скачет вдогонку.

— Тебе кажется, — ответил Голиков. И тут же скомандовал: — Отряд, стой!

Кавалеристы замерли. Одинокий всадник этого не ожидал. Стало слышно, как в нескольких сотнях метров позади отряда, сбоку от дороги, кто-то резко придержал копя. Значит, у всадника были основания желать остаться незамеченным.

— Паша, возьми четверых разведчиков — и на перехват!

Пятеро кавалеристов подались резко вправо, а Голиков понесся дальше, но душа его была неспокойна. Что, если Никитин упустит лазутчика? Тогда придется сразу отменить операцию. А пока нужно было двигаться дальше, но не во весь опор.

...Никитин нагнал отряд через час, когда Аркадий Петрович уже считал, что человек Астанаева перехитрил его разведчиков: либо ушел от них, либо бросил коня, а сам затаился в степи. Никитин подъехал к Голикову, ведя за собой низкорослую мохнатую лошаденку. На ней, опутанный волосяным арканом — тем самым, знакомым Голикову, — сидел мужик лет сорока в рубахе навыпуск. Лицо у него было скуластое, глаза по-местному раскосые, а борода светлая, густая. Отец его, вероятно, был русский.

— Чуть не сбежал, — сказал Никитин, подтягивая повод лошаденки, чтобы Аркадий Петрович мог поговорить с пленным.

А у Голикова не было даже минуты, чтобы остановиться. Допрашивать он мог только на ходу.

— Паша, развяжи его.

— А если удерет? — спросил Никитин, но распоряжение выполнил.

— Как зовут? — спросил Голиков.

— Мирген... Абдорин.

— Ты куда скакал?

Абдорин молчал.

— Ты не молчи! — зло бросил Никитин. — Нянчиться с тобой некогда. Скажешь правду — будешь жить.

Абдорин вдруг начал давиться, будто проглотил кость.

— Да говори ты! — рассердился Никитин.

— Я ехал в Чебаки.

— Зачем?

— Сказать Хаиру Ямандыкову, что ты с отрядом уехал из Форпоста. — Говорил пленный чисто, без акцента.

— Что за Хаир?

— Человек Астанайки.

Дорога сузилась. Втроем в один ряд ехать по ней было нельзя. Голиков проскакал вперед, Абдорин с Никитиным — следом.

— Зачем тебя послали в Форпост? — спросил Аркадий Петрович, когда они снова поравнялись.

— Астанайка не понимает, для чего ты устраиваешь праздник. Ведь у тебя горе.

Голиков дернулся в седле, будто его полоснули кнутом. У него действительно горе. У него и у Пашки. И оно было хладнокровно учтено теми, кто Настю убил.

«Значит, я их не обманул, — с горечью подумал Голиков, — но озадачил. В таком случае на Зубе они меня не ждут».

— Настю ты выследил? — резко спросил Голиков. — Только не вздумай врать.

Абдорин снова начал от страха давиться.

— Не я... Богом клянусь, не я... Да я бы сам за нее... Она же мне сыночка спасла. Он пулькой подавился.

— Это был твой сын?! — вздрогнул снова Голиков.

Когда они встретились с Настей предпоследний раз в заброшенной овчарне, она сперва ни о чем больше не могла говорить: «Представляешь, по дороге к тебе я спасла ребеночка...»

...Четырехлетний мальчонка играл пистолетной пулей без гильзы. Сложив трубочкой губы, он втягивал пулю в рот, а потом выдувал к себе в ладошку. Заигравшись, он потянул ртом воздух посильней — пуля проскочила в дыхательное горло. Началось удушье. Мальчик стал синеть. За час перед этим в аале остановилась Настя. Абдорин с ребенком на руках прибежал к ней.

— Девонька, спаси! Что хочешь отдам! Резать горло надо — я согласный!

Мальчонка задыхался, крупные слезы текли из его глаз.

Делать операцию Настя отказалась: не умела, тем более что пуля проскочила в трахею достаточно глубоко. «Но я вспомнила, — рассказывала Настя, — как привезли отцу вот так же девочку, которая вдохнула бусинку». Настя взяла мальчонку за ноги, опустила вниз головой и стала трясти. Тяжелая пуля в медной оболочке выскользнула из трахеи и упала к ногам Насти...

— Абдорин, кто выдал Настю? — умоляющим тоном спросил Голиков.

— Ей-богу, не знаю. Я бы сказал.

— Настя спасла тебе сына.

— Ваше благородие...

— Я даю тебе минуту. Скажешь правду — отпущу. Будешь молчать — не обижайся... Кто выдал Настю?

— Настенька выдала себя сама.

— И калечила себя сама?!

— Обожди, ваше благородие. Скажу, что знаю. Я не состою у Ивана Николаевича в отряде. Когда от Хаира приходил человек, он рассказывал…

Голиков хотел спросить, что за человек, откуда, как он выглядел, но все это отступило назад перед нетерпением скорее выяснить, что на самом деле произошло с Настей.

— Не знаю, как получилось, только начал Астанайка подозревать, что она часто ездит к тебе в Форпост. А Иван Николаевич Настю уважал. И ну Астанайку на смех: «Мой главный шпион девчонок уже боится». Астанайка решил доказать. Переодел своих людей и послал их на Теплую речку. Настя из дома уже не выходила — видать, чувствовала: что-то против нее затевается. Когда поселились у нее эти переодетые, она сперва тоже молчала. А потом не выдержала и попросила «командира» что-то тебе передать.

— Что она сказала? Что?!

— Ваше благородие, я не знаю. Вроде «передайте Голику» и еще что-то.

— Но хоть одно слово, которое она произнесла!

— Не было меня там, ваше благородие. Бог спас. Она этому командиру что-то сказала, а он не понял. Он думал, у тебя с ней просто любовь. А потом смекнул: что-то не то — и увез с собой.