Борис Камов - Рывок в неведомое

Все вместе взятое означало, что лихой, на авось подготовленный штурм захлебнулся. Прежде всего, было плохо рассчитано время. Голикову не хватило тех самых полутора часов, которые он потерял из-за растянувшегося представления, а потом еще минимум сорок минут из-за Абдорина.

Конечно, все могло быть хуже, если бы упустили Абдорина, если бы часовые открыли стрельбу еще с первого, ликвидированного поста. Все так. Но теперь он, Голиков, лежал в нескольких десятках метров от вершины, не смея двинуться ни вверх, ни вниз. И если бы он сейчас дал команду отступить, то народу полегло бы не меньше, чем от броска вперед.

Спасти отряд могли только фланговые группы, но они не давали о себе знать, точно провалились. На худой конец оставался резерв — отряд Шаркова, который можно было бы послать в обход. Но для удара по двум флангам он был малочислен. Наконец, для любых маневров требовалось время. А его не было. Между тем у соловьевцев появилась возможность неторопливо выводить из строя бойцов.

План операции, согласованный с Ужуром и со штабом ЧОНа губернии, рассчитанный на внезапность и в немалой степени на простое везение, оказался с большим количеством изъянов, чем полагал Голиков.

С вершины закричали:

— Ага, попались!. Жалко, Митьки-хакаса нет... Зато сам Голик вроде здесь... А где Паша?.. Паша где? Его Астанайка хотит видеть.

Но тут низкий начальственный голос цыкнул:

— Заткнитесь! — И потом: — Эй, вы, там, внизу, не стреляйте!

Рядом с лиственницей выросла фигура человека. Он держал в руке белый платок.

— Иван Николаевич Соловьев обращается к вам, гражданин Голиков, и к вам, гражданин Никитин, с предложением. Иван Николаевич предлагает вам всем почетный плен. Кто пожелает, сможет поступить к нам на службу. Но всем будет сохранена жизнь.

Такого унижения Голиков еще никогда не испытывал. Он не слушал, что дальше кричал этот голос. Он поймал только последнюю фразу: «На раздумье — пять минут!» — и крикнул:

— Не стрелять!

Фланговые отряды по-прежнему не давали о себе вестей. Пять минут, полученные на раздумье, означали передышку и отсрочку.

Сверху тоже не стреляли. Аркадию Петровичу показалось, что в лагере возникло оживление, доносились неразборчивые выкрики. Затем стало тихо. И вдруг над горами раскатился сильный добродушный баритон:

— Аркаш, ты, что ль, здесь опять?

Это был голос Соловьева. Парламентер с платком исчез, но Соловьев на его месте не встал. Он прятался за лиственницей. Разговаривать с «императором тайги» Аркадий Петрович не хотел, но и молчание могло быть неверно истолковано.

— Да, это я. — Голиков поднялся.

— Ну, коли пожаловал, не поленился, то милости прошу в гости. Всех накормим и обогреем. «Смирновская» для сугрева, которую я тебе обещал, у меня и тут найдется. Только винтовочки оставьте внизу.

— Спасибо, — ответил Голиков, — за приглашение. На службе не пьем. И винтовки бросить не можем: казенное имущество.

— Но дурака-то валять тебе тоже не положено! — рассердился Соловьев, по-прежнему не показываясь из-за дерева. — Куда ты отсюдова денешься? Ежели я сейчас кликну охотничков, они твоих всех уложат рядком. И тебя в первую очередь. Но я не душегуб. Я не желаю, чтобы про меня говорили: «Ванька Соловьев убил малое дите!» Ты же мне в сыновья годишься... Хочешь, подымайся ко мне один. Давай погутарим. Честное казацкое, волос не упадет с твоей головы.

Бойцы, сколько их видел Аркадий Петрович, разом повернули головы в его сторону. А Пашка Никитин за своим валуном просто сел. Все зависело от Голикова.

Первым желанием Аркадия Петровича было крикнуть «За мной!», но он остановил себя, потому что его бы уложили на месте и отряд в этой унизительной и беспомощной ситуации остался бы без командира.

Решения Голикова ждали бойцы. Ждали и наверху, возле лиственницы. Молчание давало Аркадию Петровичу выигрыш во времени, но ставило в двусмысленное положение. Не отвечая «Нет!», он давал основание думать, что размышляет над сделанными ему предложениями: либо сдаться, либо вступить в переговоры. Голиков ощущал на себе настороженные, неприязненные и даже враждебные взгляды бойцов, которые, выходит, допускали, что командир способен принять одно из условий Соловьева.

— Аркаша, я жду! — раздался сверху нетерпеливый и теперь уже раздраженный голос. — Али тебе нужно получить письмо от начальника ВЦИКа? — насмешливо добавил Соловьев. — Тогда поимей в виду: пока ты молчал, я отправил двоих парнишек с пулеметами вниз. Они тебя встретят там, коли ты захочешь вернуться домой.

Если это в самом деле было так, то ловушка захлопнулась.

«Нет, — подумал Голиков, — он еще не успел этого сделать. И если отправит пулеметчиков вниз, то им понадобится не меньше двадцати минут».

Но пауза слишком затянулась. Дальнейшее молчание могло быть принято за готовность согласиться. И Голиков, никак не называя Соловьева, громко выкрикнул:

— Разговора не будет.

И выстрелил из маузера. Это означало, что переговоры закончены. Они помогли выиграть несколько минут.

Сверху ударил залп и залился пулемет. Возможно, один из тех, которые Соловьев собрался отправить вниз. Красноармейцы ответили. Тогда с террасы покатились гранаты. Бойцы вжались в камни. Аркадию Петровичу стало ясно, что поднять людей на штурм террасы он просто не сможет. Тяжелое положение превратилось в безвыходное.

Но тут выстрелы донеслись слева и почти одновременно справа. Видимо, «горные партизаны» поначалу не придали этому значения. Упоенные тем, что отряд Голикова сам себя посадил в силок и теперь беспомощен, они решили выполнить угрозу Соловьева... Но огонь на флангах усилился. Несколько «белых партизан», забыв осторожность, вскочили в полный рост, и сразу же замолчал пулемет.

Голиков поднялся, обежал валун и начал карабкаться наверх, но раздробленный взрывом гранит осыпался у него под ногой. Аркадий Петрович неловко плюхнулся и начал сползать вниз. Рядом невесть откуда очутился верный Коля Ткаченко. Он подставил ногу. Аркадий Петрович уперся в нее своей ступней. Скольжение прекратилось. Тем временем бойцы продолжали карабкаться наверх, приближаясь к террасе.

Обход с флангов Соловьев прозевал. В «императоре тайги» при несомненном военном даровании и незаурядном уме была какая-то странная беспечность. Причину этой странности Аркадию Петровичу предстояло уяснить чуть позже. А пока было очевидно: головной отряд «император тайги» принял за все наличные силы наступавших.

Голиков полз; цепляясь, подтягивался; где удавалось, он делал два-три шага бегом, зная и видя: бойцы тоже делают все возможное, чтобы достичь террасы. И они добежали до кустарника. Открытое со всех сторон пространство тут кончилось. Но к этому моменту наверху навели порядок. Опять дружно забили винтовки. Снова застучал ручной пулемет. И цепь наступавших залегла.