Борис Камов - Рывок в неведомое

Голиков еще не знал, что этот удар плеткой будет сниться ему сотни раз в его повторяющихся снах все девятнадцать лет, которые ему оставалось прожить.

— Я покажу штаб, — неожиданно согласился Аргудаев. И поправил на плече располосованную рубаху.

— Паша, отбери четверых разведчиков! — велел Голиков. — Выходим на рассвете.

Оставалось до рассвета часа три. Голиков пошел домой. Не стал есть и попробовал заснуть. Но лишь только закрывал глаза, начинало казаться, что он плывет и куда-то проваливается. И еще мутило. Он подымался несколько раз пить воду. Так и не заснул.

Встретились в штабе. Разведчики и Аргудаев были готовы. Аргудаев был вымыт, одет в целую чистую рубаху, принесенную из дома, но выглядел сумрачным.

— Ты что, передумал? — спросил Голиков.

— Я слова не меняю, — усмехнулся Аргудаев.

Усмешка Голикову не понравилась, но он был озабочен предстоящим походом и тут же о ней забыл.

— Сначала пойдем к кошарам, — твердым голосом предложил Аргудаев. — Я запрятал на берегу винтовку. Я читал листок: если хакас выходит из леса, он должен отдать винтовку. Я хочу по закону.

Хождение за винтовкой должно было занять минут сорок, не меньше. Голиков предпочел бы забрать ее на обратном пути. Однако перечить не стал. Дав согласие, Аргудаев переступал через многое. Теперь он хотел все сделать по закону, чтобы и с ним поступили по закону.

Голиков согласился.

Аргудаев, два командира и трое бойцов вышли на улицу и повернули направо. За кошарами двинулись берегом реки. Внезапно Аргудаев юркнул в кустарник, но не побежал, а поднял с земли карабин и тяжелый ягдташ с патронами. То и другое он протянул Голикову. В эту минуту лицо его было мужественно и даже торжественно. Никаких следов боязни или смятения в его глазах и облике не было.

Тяжелый ягдташ Голиков повесил на плечо, а карабин продолжал держать в руке: он был без ремня.

— Ваше благородие, пойди на минуту сюда, чего я тебе скажу, — отозвал Аргудаев Голикова в сторону.

Паша насторожился. Голикову просьба не понравилась тоже, но он решил: последняя уступка. Чтобы успокоить Цыганка, поднял руку: «Оставайся на месте». Ничего плохого случиться не могло. Карабин Аргудаев отдал, новый ему взять пока что было негде.

И Голиков направился следом за пленным, пока заросли не отгородили обоих от Никитина и бойцов.

— Ну, что? Говори скорее. Теряем время, — сказал нетерпеливо Голиков. Он вдруг ощутил беспокойство.

В ответ Аргудаев, ненавидяще сощурив глаза, нагнул голову, как бык, который изготовился ударить рогами.

Голиков понял: ни на какую базу Аргудаев их вести не собирался. Он остался верен «императору» и своему Богу. И Голикова охватила апатия. Он сам удивился своей вялости, тому, что не отскочил в сторону, не выставил перед собой карабин, то есть не сделал ничего, чтобы уберечься от удара. Ему все стало безразлично. Будто наблюдая за происходящим со стороны, он еще подумал: «Спешит. Недостаточно низко нагнул голову».

Удар пришелся не в живот, а в грудь. Но грудь у Голикова была крепкой. Еще с детства (в Арзамасе часто происходили кулачные бои) Голиков помнил: если удар в живот или грудь нельзя отвести, нужно напрячь все мышцы и слегка наклониться вперед. Это он сделал.

Удар покачнул Голикова, но не сбил его с ног. После усыпляющего маневра с карабином Аргудаева постигла неудача, однако он попытался осуществить свой план до конца и припустил вдоль реки. Почему он выбрал для своей попытки берег? Убежать в лесу было бы несравненно легче. Наверное, он рассчитывал на внезапность, на то, что Голиков потеряет от удара сознание, а Никитин и красноармейцы не сразу поймут, что произошло в зарослях.

Но в это утро не везло всем. Аргудаев бежал вдоль русла. Голиков вскинул карабин, задержал неровное дыхание — удар в грудь был нешуточен, — поймал на мушку спину в белой рубахе... «Нужен живой!» — напомнил себе Голиков, опустил мушку чуть ниже и выстрелил.

Аргудаев захромал и, понимая, что быстро бежать не сможет, бросился в воду, сразу уйдя на глубину. «Повернет направо и уйдет по течению», — с досадой подумал Голиков.

Однако вынырнул Аргудаев не справа, а на середине. Голиков этого не ждал, торопливо пальнул и промазал. Аргудаев нырнул снова. Тем временем Голиков уже понял, что разведчик Соловьева, совершая новую ошибку, рвется на другой берег, и ждал. Когда из воды появилась голова, Голиков выстрелил в третий раз. Голова дернулась и опустилась.

...В штабе они с Пашей разошлись по своим комнатам. Голиков плюхнулся на соловьевский диван.

«Ведь Аргудаев знал, — билось в голове, — где новая база Соловьева».

Но еще сильнее, чем потеря Аргудаева, Голикова потрясло, что за короткий срок его обманули второй раз подряд. А ведь и Акимычу, и Аргудаеву он обещал, что отпустит их домой. И отпустил бы, и наградил бы мануфактурой...

С детства у Голикова была особенность, о которой знали друзья и родные: его невозможно было обмануть. Он безошибочно чувствовал, когда его пытались провести, как белая мышь чувствует запах рудничного газа. На войне это много раз спасало ему жизнь. А теперь он уподобился глухому скрипачу или собаке, которая потеряла чутье.

Тело Аргудаева прибивало волной то к одному берегу, то к другому, но жители, опасаясь гнева Голикова, спешили оттолкнуть труп. О том, что разведчика Соловьева застрелил «сам Голик», все, разумеется, знали.

Наконец в одном улусе Аргудаева извлекли из воды, похоронили, а председатель местного аалсовета послал в Ужур письмо: «Голиков убил неповинного человека. Аргудаев никогда с Соловьевым связан не был».

Промахи и неудачи Голикова сильно ободрили «императора тайги». В разведдонесениях сообщалось, что Соловьев объединяет вокруг себя мелкие бандгруппы, готовясь нанести сильный удар. Первым подтверждением тревожных сведений стала активизация разведки Соловьева. За короткий срок на территории 2-го боевого района было перехвачено еще семь агентов «императора тайги». Трое были вскоре без суда, по приказу Голикова, расстреляны. Еще один был убит при попытке к бегству. Двое бежали.

Будто по команде, пошли доносы.

Красноармеец Мельников, которого Голиков арестовал и отдал под суд за совершение восьми грабежей, не отрицая предъявленных ему обвинений, счел необходимым написать «в инстанции», что «на этот путь» его «толкнул товарищ комбат Голиков»*.

Тайный осведомитель разведотдела 6-го Сводного отряда Сулеков тоже почему-то нашел нужным сообщить начальству, что он «прибыл в Ужур» сообщить «военкому Волкову и особенно комбату Голикову »* (разрядка моя. — Б. К. ) о местонахождении бандитов. Но комбат, якобы получив эти ценные сведения, никаких мер против Соловьева не принял. На самом деле Голиков с марта в Ужуре не служил и беседовать там с Сулековым не мог.