Борис Камов - Рывок в неведомое

Оставалось загадкой, каким образом бывший красноармеец Мельников, доставленный в Ужур для суда над ним, пришедший из тайги Сулеков и другие одновременно догадались пожаловаться на Голикова по одному и тому же адресу.

Одна жалоба пришла по телеграфу из Чебаков. В ней сообщалось, что отряд Голикова творит бесчинства. «Примите меры для спасения населения». Подпись: «Усть-фыркальский зампредисполкома Коков»*.

Телеграмма с грифом «Секретно. Срочно» была переслана губисполкомом начальнику губернского ГПУ Щербаку.

Щербак, не считая возможным вмешиваться в дела частей особого назначения, переслал эту телеграмму командующему ЧОНа губернии Какоулину, который написал на телеграфном бланке: «Подтвердить командиру 6 Сводотряда о немедленной замене Голикова и самого его (Голикова. — Б. К .) направить безотлагательно в мое распоряжение. В. К.»*.

Следом поступила телеграмма из поселка Шира:

«Начальнику частей особого назначения Енисейской губернии. Срочно.

Разъяснение телеграммы волисполкома... На основании запроса начбоерайона-2 тов. Голикова считаем нужным сообщить, что таковая была составлена со слов делопроизводителя сельсовета Божье Озеро. На поверке оказалась полным вымыслом, за что волисполком просит извинения у тов. Голикова, в чем и довожу до вашего сведения. Предволисполкома Цыцыкар, зампредволисполкома Коков»*.

А затем была прислана третья телеграмма:

«Начальнику частей особого назначения из Чебаков.

Адрес губЧОНа со станции Шира... на Ваше имя подана телеграмма от имени усть-фыркальского волисполкома якобы опровержение телеграммы своей за № 517. Волисполком такой телеграммы не подавал. Подал ее комбат Голиков, совершив подлог... Усть-фыркальский предисполкома Коков»*.

Которая из трех телеграмм была подлинной, то есть какую из них послал сам Коков, если он послал хотя бы одну? Выяснить это было совсем непросто. Требовалось направить в Чебаки и Шира человека, дав ему надежную охрану, то есть отряд.

История с телеграммами оказалась вконец запутанной, когда пришла разведсводка, что банда Соловьева отбирает лошадей, хлеб и одежду у крестьян. А в конце: «Убили на днях председателя волисполкома Кокова»*.

Соловьев и раньше время от времени убирал представителей Советской власти. Но почему на этот раз был убит именно Коков? Случайность или точно рассчитанный удар? И тогда возникал новый вопрос: если не случайность, то не имел ли Соловьев отношения к истории с телеграммами? А если имел, то чего он добивался: чтоб Голиков остался начальником боерайона или чтобы прислали другого человека?

Оставалось загадкой и то, что во всех трех телеграммах должность Кокова называлась по-разному.

Из всех жалоб, которые поступали в Ужур и Красноярск, чаще других повторялась одна: в штабе Голикова за короткое время было расстреляно пять человек. Документы по этому поводу были направлены в губернское Государственное политическое управление и легли в картонную, уже побывавшую в работе папку с надписью:

Дело № 274

по обвинению быв. командира войск ЧОН т. Голикова Аркадия Петровича в должностных преступлениях, выразившихся в самочинных расстрелах... Начато 3 июня 1922 года*.

* * *

Штаб ЧОН

Начальнику Губотдела ГПУ

Енисейской губ.

Сообщаю резолюцию командующего губЧОН на Ваше отношение за № 769/сек от 1 июня — «Арестовать — ни в коем случае. Заменить и отозвать. В. Какоулин».

В настоящее время Голиков отозван в губштаЧОН.

Начальник штаба (подпись)*.

Гаврюшка с отцом продолжали жить при штабе. Время от времени Митька собирал котомку и шел прощаться с Голиковым и Пашей, намереваясь вернуться домой. Хотя Митька неутомимо работал и к нему не было никаких претензий, сам он считал, что живет при штабе из милости и дольше оставаться неприлично.

Сначала Аркадий Петрович и Никитин терпеливо убеждали его, что он никому не мешает и честно зарабатывает на жилье и еду. А последний раз Голиков на Митьку просто накричал:

— Тебе нельзя домой! Тебя с Гаврюшкой Астанаев убьет!

И Митька понуро вернулся к себе в каморку.

А Гаврюшка при штабе ожил. Бойцы, которые истосковались по своим детям, охотно с ним разговаривали, брали с собой в хозяйственные поездки, позволяли купать лошадей, учили разбирать и чистить оружие.

Аграфена мальчишку мыла и стригла, следила, чтобы он ходил во всем чистом, и сокрушалась, что не может поселить его у себя. Разлучать Гаврюшку с отцом было неправильно, а селить их вместе в доме, где квартировали Голиков и Никитин, было ни к чему.

И все-таки больше всех Гаврюшкой занимался Аркадий Петрович. Он приохотил мальчика к чтению и письму. У хакасов своей письменности тогда еще не было. Аркадий Петрович с Гаврюшкой читали по очереди вслух тот самый синий томик Гоголя, который Голиков взял с собой четыре года назад, уезжая из дома. Память Гаврюшки удивляла даже Аркадия Петровича. Если какой-то эпизод производил на Гаврюшку впечатление, мальчик моментально запоминал его слово в слово.

Отправляя по делам нарочного в Ужур, Голиков давал ему с собой записку в библиотеку, и Гаврюшке привозили книги. Последнее время Аркадий Петрович из Форпоста не уезжал, и Гаврюшка почти неотлучно находился при командире. Конечно, когда шло совещание, мальчишка в кабинет не входил, но, лишь только начинались занятия в поле, Гаврюшка возникал тут как тут. Он лихо ездил верхом, а Цыганок научил его разным хитрым вещам: подымать на скаку с земли платок, мчаться, стоя на спине коня, и другим приемам.

На стрельбах Гаврюшке давали карабин с одним патроном. Мальчик долго целился, плавно нажимал спуск и огорчался, если не попадал в «яблочко»: пока он целился, у него успевала устать рука, тонкая, с длинными, гибкими пальцами. И Голиков, наблюдая за тем, как эта рука наводит карабин, думал, что учить-то Гаврюшку нужно бы игре на скрипке или на пианино. Подметая пол, забивая гвоздь или доставая из колодца воду, Гаврюшка без слов, одним голосом выводил весь репертуар гармониста Вазнева.

Та же тонкость руки мешала Гаврюшке научиться владеть саблей. И Аркадий Петрович посоветовал ему развивать силу.

Гаврюшка носил Аграфене воду, колол тяжелым топором дрова, а когда Аграфена сказала, что дров ей хватит на три зимы, Гаврюшка стал ходить по дворам, бескорыстно предлагая свои услуги. За его широким кушаком торчал остро отточенный топор.

Во многих домах, где не было мужских рук, Гаврюшке просто были рады. Денег или съестного он в уплату не брал. Но после того, как мальчишка заканчивал работу, его кормили. Он с большим достоинством, как и положено настоящему работнику, усаживался на уготованное ему место.