Трейси Шевалье - Тонкая нить [Литрес]

– Всемогущий Господи, призвавший нас к служению звонарями этого собора, даруй нам способность единодушно и добросовестно исполнить нашу службу Тебе, чтобы звон наш послужил к вящей славе Твоей и ко благу Твоего народа во имя Христа Иисуса, Господа нашего. Аминь.

Он закончил молитву, и тут вошел еще один человек. Уильям Карвер посмотрел на часы.

– Положи в банку шиллинг, Джеральд, и становись на седьмой. Нет нужды напоминать тебе, как важна для нашей службы пунктуальность. Нам положено звонить в два тридцать ровно, а не в два тридцать и тридцать секунд, как показывают мои часы. Своим опозданием ты подводишь не только собор и прихожан, жителей этого города, но также и нас.

Опоздавшему было уже далеко за шестьдесят, но сейчас он сконфузился, как шестилетний мальчик. Он торопливо подошел к банке, стоящей на шкафчике для документов в углу, бросил в нее монетку и шагнул к своей веревке.

Уильям Карвер тоже двинулся к своей.

– Ладно, ребята, давайте начнем. Сначала раунды, потом грэндсайр синкус. – Он кивнул одному из них.

– Внимание! – возгласил тот. – Дискант пошел. – Он потянул за веревку. – Есть!

И колокола затрезвонили, каждый в свою очередь.

Ме́ста в этой звоннице было гораздо больше, чем в Нетер-Уоллопе. Все двенадцать звонарей стояли широким кругом. Несколько минут они звонили раунды, с четырьмя дополнительными, самыми высокими нотами, руки их плавно ходили вниз и вверх, вниз и вверх, каждый тянул в свою очередь, один за другим по кругу. Кит Бейн звонил в самый низкий, тяжелый колокол – тенор, вспомнила Вайолет, как назвал его Артур. Кит стоял на специальной подставке, что давало ему больше пространства для движения и больший размах для рук, так было нужно из-за веса этого тяжелого колокола. Движения его были легки, хотя видно было, как напрягаются мышцы. Вайолет попыталась представить, как благодаря его движениям раскачивается этот огромный колокол, который она совсем недавно видела на верхней площадке звонницы. Казалось немыслимым, что можно заставить такое чудище звенеть, лишь потянув за эту тонкую веревку.

Несмотря на то что между ними и колоколами был потолок, звенели они очень громко – от этого звона слегка дрожала вся башня. Вайолет казалось, будто все ее существо омывается волнами ветра. Ощущение было очень приятное.

– Грэндсайр пошел! – громко выкрикнул Уильям Карвер.

Порядок очередности колоколов сразу изменился, потом изменился снова и снова, пока она совсем не потерялась в сложном рисунке перезвона колоколов, плетущих запутанный узор в пространстве звучания. Лишь один Кит Бейн, бьющий в свой колокол в конце каждой смены чередования, служил каким-то ориентиром, это было что-то вроде большого барабана, задающего своими ударами общий ритм.

Уильям Карвер опять что-то прокричал, и звонари вернулись к знакомой нисходящей гамме.

– Стой! – крикнул он наконец, и звон прекратился.

Старшина опять поменял звонарей, велев Киту Бейну и еще кое-кому отдохнуть, пока они звонят стедман триплс. Кит Бейн тяжело опустился на стул рядом с Вайолет. Он был весь мокрый от пота.

– Сильно устаете? – спросила она. – Звонить тяжело?

– Ох, да не очень-то, – ответил он, вытирая платком лоб. – С тенором да, приходится иногда побороться, он ведь такой тяжелый. Очень своенравный, а справляться с ним надо одной только веревкой. Старина Карвер почти всегда меня на него ставит или вообще ничего не дает. Говорит, что подпустит к колоколам, когда будет во мне до конца уверен.

– А когда он будет до конца уверен?

– Когда ляжет в могилу! – сценическим шепотом ответил Кит Бейн.

Вайолет не удержалась и рассмеялась. Уильям Картер тут же покосился в их сторону, казалось, он хотел взглядом испепелить их обоих. Вайолет сразу замолчала. Артур тоже на них посмотрел, но его выражение трудно было понять. Может, ему приятно, что она нашла общий язык с Китом Бейном, а может, наоборот, он недоволен тем, что его протеже в области колокольного звона удалось привлечь ее внимание. Вайолет смутилась, опустила глаза и не поднимала головы, пока звонари не занялись вновь своим делом.

Казалось, для них сейчас ничего больше не существует, кроме этих веревок, собственных, да и чужих тоже, а также ритма, в котором они должны двигать руками. Зрелище было завораживающее – очень интересно было смотреть, как эти люди работают руками, не спуская друг с друга глаз. Некоторые вертели головой от одного звонаря к другому, другие вовсе не двигались, смотрели только прямо перед собой. Однако боковым зрением они всё видели, ни одно движение соседей не ускользало от их внимания.

Кит Бейн заметил, какими глазами Вайолет смотрит на звонарей.

– Это называется «шнуровое зрение», – прошептал он. – Когда четко сознаешь, что делают остальные, кто и когда тянет свой шнур вниз и как нужно правильно к ним подстроиться.

Вайолет следила за движениями звонарей, слушала колокола, и через некоторое время оба действия сплелись в ее сознании, их нельзя было больше отделить друг от друга, они слились воедино – эти ритмично взмахивающие руками люди и колокольный звон, возникающий и затухающий в одном ритме с этими движениями. Потом рисунок перезвона потерял четкую форму, звучание стало казаться хаотичным, словно превратилось в случайный набор звонов, но скоро снова пролилось нисходящей гаммой. В течение этого короткого времени бой для нее опять стал осмысленным, и она поняла, в чем именно притягательная сила колокольного звона.

– Стой! – скомандовал Уильям Карвер, и колокола умолкли.

«Я тоже хочу это делать», – подумала она.

Кит Бейн вскочил со стула и вернулся на свое место к тенору. На этот раз отдыхал Артур, он подошел к Вайолет и сел рядом.

– А женщины бывают звонарями? – спросила она.

– Бывают, хотя и нечасто. Сестры Уайт из Бейзингстока звонили. Элис Уайт была первой женщиной-звонарем в стране, которая звонила полный перезвон.

– А когда в последний раз женщина звонила в этой звоннице?

Артур ответил не сразу.

– Это была моя жена, – произнес он, – двадцать второго января девятнадцатого года.

Услышав конкретную дату, Вайолет поняла, что с ней должна быть связана какая-то история. Она ждала. Артур все расскажет сам, только не надо его торопить.

Звонари снова принялись за работу, и, слушая колокольный звон, он заговорил:

– Здесь была поминальная служба по одному из звонарей, который погиб на войне. Его звали Рассел, он подхватил воспаление легких в Салониках. Мы звонили в тенор тридцать один раз, столько лет ему было, когда он умер. Пришли в основном звонари, но Джин настояла, чтобы и ее взяли. А на следующий день мы получили письмо с подтверждением его смерти. Понимаете, больше года он числился пропавшим без вести. И Джин вбила себе в голову, что новость, полученная в письме, пришла не случайно, что это как-то связано с собором и колокольным звоном. После этого в собор она больше ни ногой и упросила меня переехать. Поэтому мы теперь и живем в Нетер-Уоллопе.