Трейси Шевалье - Тонкая нить [Литрес]

Вайолет молчала. У нее не было слов, чтобы выразить, как ей его жалко. Хотелось пожать Артуру руку, но она воздержалась. Они просто сидели и слушали колокольный перезвон, и Вайолет снова пыталась услышать в хаосе звуков осмысленный рисунок.

Побывав в звоннице и послушав колокольный звон, Вайолет стала чаще приходить в собор, но с Артуром больше не сталкивалась, а других способов связаться с ним у нее не было. Разве что просто занять позицию у двери, за которой находится лестница, ведущая в звонницу, и ждать, когда он придет либо звонить перед службой, либо просто поупражняться. Но нет, это было бы с ее стороны совсем безрассудно: что скажут другие звонари, когда увидят ее здесь? Конфуза не оберешься. Одно только хмурое лицо Уильяма Карвера… Чего только стоит изумленный взгляд его темных глаз… Но неужели звонари станут болтать о ней? Представить такое было трудно. Неужто они способны сплетничать? Да и другие мужчины? Ее отец и Том, например, никогда не сплетничали… Хотя, кто его знает, может быть, когда рядом не было женщин, они вели себя по-другому. Бывало, Вайолет слышала разговоры мужчин где-нибудь в ресторане, в гостинице или в поезде, но они всегда говорили о футболе или крикете, об экономическом спаде или политической напряженности на Континенте – но никогда про своих знакомых. А вот вышивальщицы вечно за глаза обсуждали друг друга – и вышивку, и детей, и кто во что одевается. Вайолет в такие разговоры не вступала, но, когда слушала их, в голове у нее иногда мелькала мысль: интересно, а что они говорят о ней самой? Легко разговаривать с другими и думать, что уж ты-то в этом смысле неуязвима, но ведь когда ты у всех на виду, от внимания не укроешься.

Однажды после утренней воскресной службы Вайолет шла по центральному проходу нефа и увидела возле маленькой двери под Большим западным окном группу звонарей. Сердце ее застучало. Глупая ты девчонка, пожурила она себя.

Она узнала Уильяма Карвера, еще кое-кого и Кита Бейна, конечно. Артура среди них не было. Вайолет хотела укрыться за колонной, но не успела: Кит Бейн увидел ее, помахал рукой и направился к ней.

– Пришли снова послушать бой колоколов? – спросил он с улыбкой.

– Нет-нет, просто ходила на утреннюю службу. А теперь собираюсь поехать в гости к матери.

Увидев на лице Кита Бейна разочарование, она даже растерялась.

– А-а… ну что ж, – проговорил он, – конечно, ничего нового не будет… то же самое, что вы недавно уже слышали.

– А как поживает… мистер Найт?

– Артур? Ему пришлось взять маленький отпуск. Жене нездоровится.

– О, очень жаль. Вам известно, что с ней?

– Не очень. Говорят, не встает с постели. – Он вдруг понизил голос: – Карверу даже пришлось найти другого звонаря на его место. Хорошего звонаря начинают ценить, когда потеряют.

Ага, звонари, значит, все-таки сплетничают.

– Ммм… а вы не хотели бы как-нибудь прогуляться со мной пешком? – продолжал Кит Бейн. – На холм Святой Екатерины, например, или даже на Фарли-Маунт? Пока еще стоят теплые деньки.

Ну вот оно наконец. За многие годы Вайолет не раз слышала подобные предложения, причем мужчины были вполне нормальные. Она всякий раз соглашалась, даже если не очень хотелось. И с Китом Бейном, казалось, все было в порядке. Он был на год, от силы на два младше ее, в нем имелась некая шотландская изюминка, которая всегда вызывала у нее улыбку, человек он был открытый и простой. Возможно, после Лоренса это был бы самый подходящий вариант.

Но у Вайолет в груди уже горело чувство, пусть даже иметь его было неправильно, пусть питала она его не к тому человеку, который ей был бы нужен. И ей не хотелось разрушить это чувство каким-нибудь неуместным поступком.

– Спасибо, конечно, – ответила она, – но, думаю, вряд ли получится.

Кит Бейн молча смотрел на нее, склонив рыжую голову в сторону.

– Простите, мне нужно бежать на поезд, боюсь опоздать.

И Вайолет, не дожидаясь его ответа, поспешила прочь.

Демонстрация и освящение изделий, изготовленных вышивальщицами, были назначены на следующий четверг, Вайолет и Морин получили особое разрешение мистера Уотермана уйти с работы, чтобы участвовать в этом событии.

Они заняли места вдоль южной стены пресбитерия, рядом с арочным проходом, на страже которого пять месяцев назад стояла Мэйбл Уэй, когда Вайолет случайно попала на освящение вышивок. Мэйбл и на этот раз стояла на своем посту – та самая Мэйбл, что шикала на нее и не пускала туда, где, по ее мнению, имели право присутствовать только люди, которым там быть положено, – ту же службу она несла и сейчас. Вайолет улыбнулась. Теперь, когда она сама входила в круг избранных, эта ситуация уже не казалась ей странной. Она понимала, почему Мэйбл останавливала всех, кроме тех, кто много часов посвятил вышиванию и тем самым заработал право сидеть здесь. Ей также не казалось теперь странным, что перед алтарем разложили множество подушечек, что кладутся под колени по время молитвы, в том числе и ее подушечку тоже, а также длинные полоски вышитой каймы. Нет, теперь она понимала, что так надо и что ей тоже положено при этом присутствовать. Вайолет стала наконец равноправным членом этого коллектива. Она сидела между Морин и Джильдой, обменивалась кивками с другими. Мэйбл больше на нее не шипела, напротив, радушно ее приветствовала. Ей, Вайолет, улыбнулась даже Луиза Песел, а сама миссис Биггинс, увидев ее, сдвинула брови. На сей раз у Вайолет в соборе было свое законное место.

Органист проиграл вступление и перешел к музыке, относящейся к самому́ обряду, а наверху, куда вели ступеньки, из нефа вышел настоятель и его сопровождающие, они торжественно прошли через клирос. Вайолет заметила, как в собор проскользнула Дороти Джордан и села рядом с дверью. Сидящая рядом Джильда вздрогнула, и Вайолет это сразу почувствовала.

– Это я уговорила ее сегодня прийти, – прошептала Джильда, – в церковь она обычно не ходит.

А сидящая с другой стороны Морин чем-то нетерпеливо зашуршала.

Вайолет радостно было сидеть здесь, хотя сама служба не казалась ей интересной. Молитвы, песнопения, все как обычно. Даже проповедь настоятеля была почти слово в слово та же, что он произносил в прошлый раз во время такой же службы. Глаза Вайолет блуждали, как и ее мысли: она разглядывала перегородку за алтарем, деревянную резьбу сидений для певчих, погребальные ковчежцы, стоящие на верху каменных перегородок вокруг пресбитерия. Вдруг на глаза ей попались грубо вырезанные печатными буквами слова на, казалось бы, голой, обшитой деревянными панелями каменной стене прямо напротив. «Гэри Коппар принес присягу звонаря в лето от Рождества Господа нашего 1545» – кое-как разобрала она.