Бьянка Питцорно - Французская няня

— Это не я, это Берта!

— Хорошо. Значит, вы с Бертой будете вместе наказаны на весь день.

— Так нечестно! Берта уже давно сидит наказанная. А я ничего плохого не делала. Ты злая, Софи! Не люблю тебя больше.

У меня сжалось сердце, когда она заплакала. Но воспоминание о ее бестактности по отношению к гувернантке, а в еще большей степени об охватившем меня ужасе, когда я увидела свечу, дрожащую в ее руке в конце темной галереи, придали мне решимости.

— Я все расскажу Тусси, когда он за нами придет!

— Отлично. Лучше даже напиши ему письмо. И в правописании поупражняешься, и время пролетит незаметно.

Я закрыла за собой дверь, положила ключ в карман фартука и пошла искать мисс Джейн, чтобы узнать, заметила ли она ночное вторжение. Я застала ее в дверях: она собиралась выйти из дома, закутавшись в теплую шаль и туго завязав чепец под подбородком.

— Вы простудитесь, — сказала я. — Если вам что-то срочно надо купить, пошлите Ли, а еще лучше Дженнаро.

— Нет, Софи, мне ничего не нужно. Я не нахожу себе места и хочу пройтись, чтобы успокоиться.

— Но там же ливень, мисс Джейн! И страшный ветер!

— Я тепло оделась. И я люблю ветер.

Потом она посмотрела мне в глаза, как будто решала, можно ли мне довериться, и, видимо, решила, что можно, поэтому сказала:

— Ночью мне приснился кошмарный сон. Я надеюсь, что моцион и усталость помогут мне прогнать тревогу.

Я уже хотела было ответить: «Не бойтесь, это был не сон. Это Адель, но я ее уже наказала». Однако мисс Джейн продолжила:

— Мне приснилось, что Торнфильд разрушен. Стены обвалились, остался только фасад с пустыми окнами. И над руинами кружит и каркает стая ворон.

— Несчастья снятся к удаче, мисс, — сказала я ей, облегченно вздохнув: ведь это означало, что она не заметила вторжения своей ученицы. — А развалины — к процветанию. Вы будете в этом доме счастливы и богаты.

— Да услышит Господь твои слова! — воскликнула она. Лицо ее было бледно, глаза ввалились. Я вспомнила, как беспокойно она спала в те мгновения, когда я видела ее ночью. Может, лучше было ее разбудить и освободить от кошмара.

— Хотите, я поглажу ваше подвенечное платье? Освежу вуаль? — спросила я, надеясь услышать что-нибудь о сброшенной на пол вуали.

Но мое любопытство не было удовлетворено.

— Нет, — резко ответила гувернантка. — Я все уже сделала сама. Ты только должна завтра утром прийти и помочь мне одеться.

Она открыла дверь и шагнула навстречу ветру, который подхватил ее и понес к воротам, раздувая юбки и концы шали.

Около одиннадцати Олимпия пришла в дом, чтобы забрать багаж месье Эдуара и погрузить его в карету. Я, сделав вид, что Дженнаро требуется помощь, проскользнула за ней на конюшню. Джона не было: он отправился в сад ставить подпорки, чтобы ветер не переломал розы. Так что мне удалось выговориться, поведав подруге о ночной эскападе Адели.

— Не знаю, что с нею происходит в последнее время. Очевидно, она сильнее привязана к гувернантке, чем я думала, и ей невыносима мысль, что «мадемуазель Жанетт» выходит замуж за месье Эдуара. — Я была в отчаянии.

— А ты не думаешь, что она может, наоборот, ревновать месье? — спросила Олимпия. — Возможно, она хочет, чтобы он принадлежал только ей. Адель знает, что опекун — ее отец?

— Она знает, что он это отрицает. В разговорах с мисс Джейн он называет ее «девчонкой, которую прижила французская танцовщица». Он много раз повторял, что занимается ею не потому, что она — его дочь, а из милосердия, чтобы искупить грехи своей юности. Гостям из Лиса он представил ее как сиротку, отданную ему на попечение, не упоминая при этом, кем отданную. А дети ведь слушают, что говорится вокруг, и делают выводы. К тому же она знает, что ее фамилия Варанс, а не Рочестер, и он всегда требовал, чтобы Адель называла его на «вы».

— Гадкий лицемер! Мужчинам и законы, и обычаи позволяют избегать всякой ответственности! — в негодовании воскликнула Олимпия. — И даже лучшие из них пользуются этой привилегией. Посмотри на Руссо! Все восхищаются его благородными теориями о воспитании, но если бы родители стали следовать его примеру, они бросали бы своих новорожденных младенцев на ступенях церкви.

Я не знала, злиться мне или смеяться. Олимпия не изменилась со школы. Она по-прежнему при любой возможности воспламенялась и обличала несправедливость общества по отношению к нашему полу.

— Ну, в нашем случае удачно, что по закону мистер Рочестер не имеет никаких прав на Адель; так что, когда мы добремся до Франции, у него не будет возможности отнять ее у матери.

— Ты права, Софи. Но вспомни, что сделала бабушка по отцу бедняжки Авроры Дюпен!

Я хорошо знаю историю Авроры Дюпен, которая теперь подписывает свои романы как Жорж Санд: она была частой гостьей салона мадам Селин, когда был жив Гражданин Маркиз. Отец ее был аристократом, а мать — простолюдинкой. Когда отец умер, то знатная и богатая бабушка, не имевшая других законных наследников, оторвала ее от матери, к которой девочка была очень привязана, и разлучила их навсегда.

Мне наскучили пламенные речи Олимпии. Я вдруг отчаянно захотела увидеть свою Адель, у меня сжалось сердце, когда я представила ее запертой на ключ в комнате, мне казалось, я слышу ее голосок: «Так нечестно! Ты злая!»

Я решила, что наказание было уже достаточно длительным, попрощалась с Олимпией и вернулась в дом, чтобы освободить бедную узницу.

Когда я открыла дверь, я увидела, что Адель лежит на полу, полностью погрузившись в чтение. По картинкам я тут же узнала книгу, это были «Сказки Матушки Гусыни» Шарля Перро, по которым прошлым летом у Фредериков я учила ее читать.

— Если хочешь, теперь можно умыться и одеться, чтобы спуститься к обеду с миссис Фэйрфакс, — сказала я. Я боялась, что она будет холодна или скажет опять: «Ты злая! Не люблю тебя больше!»

Но она встала и принесла мне книгу, открытую на сказке про Синюю Бороду. И спросила серьезно:

— Я не могу понять одного, Софи: почему мужчине, чтобы жениться на новой жене, нужно обязательно убить всех предыдущих?

— Это не так, радость моя, — ответила я с чувством глубокого облегчения, потому что в ее словах не было больше обиды. — Синяя Борода был очень плохим человеком, к тому же это не настоящая история, это — сказка. В реальной жизни вдовцы и вдовы женятся и по второму разу, когда их предыдущие супруги умирают из-за болезни, несчастного случая или от старости.

— Все равно, — настаивала Адель, — сначала они должны умереть! А пока первая жена жива, мужчина не может жениться на другой девушке.

— Это не так. В тех странах, где есть развод, может. Ты же знаешь, кто такой Наполеон?

— Да, он был другом Гражданина Маркиза, он боролся за свободу Франции, а потом они поссорились, потому что крестный не любил королей и императоров.