Борис Шелепов - Их было трое

Снова взрывы. Березовку окутал черный дым.

С запада наплывали одна за другой густые стаи самолетов. Большая часть из них шла на северо-восток; там вдалеке рвались тяжелые бомбы.

— Кажется, «обрабатывают» наш вчерашний район, — громко говорил начальник разведки Пох.

Бомбежка все нарастала, и трудно стало что-либо услышать.

В прежнем лагере, по всем данным, не могло быть советских войск — там оперировала нависшая с севера группировка противника, стремясь осуществить окружение ушедших в глубокий рейд войск КМГ. Пытаясь пролезть в скважину, гитлеровские генералы по существу окружали самих себя. Они или не понимали этого, или слепо выполняли безрассудный приказ своей Ставки.

Пох еще что-то хотел сказать, но в это время три бомбардировщика появились прямо над головой. Бомбы падали совсем рядом — в районе расположения эскадрона Мартынюка.

Кошелев выглянул за траверс, но взрывная волна сбила с него полковничью папаху. Земляной град сыпался на головы. Пришлось зайти в крытую щель.

Плиев присел у маленького «столика» из ящиков, чуть склонил голову. Вероятно, командующий думал:

«Хотя бы один полк истребителей. Неужели не долетел офицер связи?».

Все: радисты, связные, адъютанты — сидели на корточках, вздрагивая от чудовищных взрывов. А ведь эти люди видали виды. В самой страшной боевой кутерьме они не испытывали этой тихой, смертельной тоски от сознания, что находятся во власти слепой случайности. Самое жуткое — беспомощность… Тут уж никакой героизм не поможет.

Один из наблюдателей пробрался к столику, прокричал:

— Зеленые ракеты!

— Где? — повернулся к нему генерал.

— Впереди!

Исса Александрович рванулся к выходу. За ним — остальные.

Да, боевые группы прикрытия противника, сидящие за грейдером, посылали в воздух одну за другой зеленые ракеты. Пехотинцы давали опознавательный сигнал самолетам, чтобы они не сбросили бомбовый груз на своих.

— Ракетницу! — Плиев строго посмотрел на адъютанта. Но тот понял, принес ракетницу и цинковый ящик с патронами.

Генерал послал вверх зеленую ракету. Потом — вторую. Разыскали еще две ракетницы. Связные побежали передавать приказ: «Всем стрелять зелеными ракетами»…

Телефонисты кричали в телефоны, три маленьких рации ключом передавали штабам корпусов и дивизий.

Прошло не более десяти минут, как над дымящейся степью и над разбитой Березовкой замелькали зеленые светлячки ракет. Самолеты плавно пролетали мимо и, чуть, набрав высоту, уходили вдаль и там бросали бомбы.

Наконец появились первые эскадрильи советских истребителей — «Яков». Завязывались воздушные бои…

Кончился ад.

Исса Александрович устало присел на ящик. Только теперь он подумал: что могло произойти, если бы не послали на «ПО-2» офицер а связи, если бы не врылись заранее глубоко в землю, не разгадали замысла противника, готовящего удар 3-го воздушного флота?.. Лицо командующего горело, он вытирал его большим тонким платком.

Встал, отогнал тяжелые мысли.

— Всех командиров корпусов — ко мне, — резко сказал адъютанту. И Кошелеву: — С наступлением темноты — наше время…

…Час настал. Простились воины с погибшими товарищами, постояли минуту с непокрытыми головами у их безвестных могил.

Простился командующий с убитым взрывной волной в Березовке генерал-лейтенантом Танасчишиным, славным, бесстрашным командиром мехкорпуса; простился со всеми, кто пал под дымным огненным «занавесом».

Двинулись казаки дальше в рейд. Знали, верили, что в грядущем бою (может быть, уже утром) ждет врага стократная расплата…

Ночная темь набухла густым приморским туманом. Вскоре заморосил дождик.

Не смыть и сотням дождей горечь в душе солдата по утраченному другу!

Боевые колонны идут и идут. Ночь добра.

Воспитанник Тамбовского кавучилища, сам из тех мест, Витя Самойлов был задумчивым пареньком. Внешне он чем-то напоминал адъютанта командующего, капитана Воронова — тоже светлые глаза, тоже традиционный чуб, серьезное выражение на мальчишеском лице.

Во время стоянок в походе или на отдыхе Самойлов часто сидел и сосредоточенно что-нибудь писал — весточку ли матери, наградную реляцию на казака или дневник, называемый «журналом боевых действий».

В небольших подразделениях журналы велись редко. Их никогда не смотрело начальство, потому что всегда куда-нибудь да спешило и не имело времени заниматься «беллетристикой». А Самойлов аккуратно записывал свои мысли обо всем происходящем.

Уезжая из части, он прихватил с собой заветную тетрадку, потому что это уже был не «журнал», а личный дневник офицера.

С большим трудом удалось выпросить у Самойлова его записки. Он застенчиво посмеивался, краснел, нервно поглаживал свой светлый чуб, говорил: «Нет, зачем же. Надо многое вспомнить, добавить, тогда и почитать можно…»

Согласился все-таки дать. А пробелы восполнил устными воспоминаниями.

Вот что писал комэск Самойлов:

«4 апреля 1944 года. Всю ночь двигались в обход станции Раздельной. Разбитые и размытые проселочные дороги… Колонны идут «впритирку». Всюду локтевая связь.

Большаки переходим осторожно, но быстро. По ним все время снуют какие-то немецкие части. Куда и зачем — неизвестно. Может быть, они едут нас «окружать» туда, где и след наш давно простыл. Пусть едут. Бензина у них много.

Немцы не могут не слышать движение наших колонн. Но движение всюду, и они полагают, что это «свои» или так — мелкие партизанские отряды… Иногда приходится ждать, когда пройдут их машины по шоссе или грейдеру. Потом дорогу пересекаем и идем — точно по азимуту. Честно соблюдаем «правила уличного движения».

Я думаю, что главным условием успешных маршев по вражеским тылам является учет боязни противника ввязываться в ночные бои. К тому же по шоссе чаще всего двигаются войска резервов, имеющие одну лишь цель — поскорее добраться до места сосредоточения. В их задачу не входит борьба с партизанами или подвижными группами советских войск, прорвавшимися в тыл, а инициативы они не проявляют: «подальше от греха…».

То в хвосте, то в голове наших колонн появляются офицеры связи, торопят, подгоняют «именем командующего». Затемно нужно выйти в самый тыл Раздельной — крупной узловой станции. Взять ее — значит перерезать железную дорогу Одесса — Тирасполь и захлопнуть путь отхода Одесской группировки гитлеровских войск в Румынию. Крепко задумано!

Тяжеловато колоннам. Иногда в колоннах появляется и сам Плиев — торопит, летает на новом коне туда-сюда. В Березовке у него убило двух замечательных лошадей — под «свинцовым занавесом». Какие кони были! Нескоро найдешь замену…