Борис Шелепов - Их было трое

Пока все шло спокойно. На биваках тлели угольки костров, лились речи бойцов о минувшей знаменитой операции. В эскадроне Виктора Самойлова душой компании обычно бывал известный Иван Касюдя из Преградной. Некоторые казаки не знали в точности фамилии балагура, потому что конь его тоже был Касюдя.

— За Снигиревкой есть маленький хуторок, — рассказывает Иван, сладко затягиваясь крепчайшим самосадом. — А бой идет километрах в двух. Отлично. Недалеко от их передовой гремит немецкий репродуктор — усилительная установка. Хорошо. А мы ползем вперед за контрольным пленным — непосредственно. Рядом со мной месит коленками грязь сержант Хачай. Он по-немецки балакает не хуже другого Ганса… Новичок у нас, из пополнения.

Закир Казиев нервно покручивает вокруг пальца витой темляк сабли. Он не участвовал в поиске, и досада грызла душу.

— Я и говорю Хачаю: «Переводи, что он там плетет по микрофону». Сержант переводит. И получается какая-то несуразица. А именно: «Солдаты! Будьте храбры, как всегда! Я — вместе с вами… Шульц, налей коньяку и индюка подвинь ближе». Последнее тихо, а потом опять громко: «Мои солдаты! На вас смотрит великая Германия. Будьте стойкими». И снова тихо: «Икру подай, болван плешивый…» Я и думаю: причем тут закуска и кто такой говорит в усилитель? Хачай еще раз внимательно послушал и объяснил, что командир сидит где-то в отдалении и поднимает дух солдат, а сам, мерзавец, пьет и закусывает. К тому же забывает выключить микрофон, когда говорит о выпивке. Солдаты ругаются, грозят кулаком в сторону репродуктора, а наши из минометов дают жизни, сыпят по его передовой — непосредственно.

— Короче, Касюдя. Добрались до закуски-то?

Гриша Микитенко подкладывает потные веточки в костер, жмурится от сизого смолянистого дымка.

— Погоди, газырный стратег, слушай пластуна и мотай на ус. Ползем. Я думаю — надо пробраться туда, где он, гад, закусывает. Вношу предложение младшему лейтенанту Попову. Он утверждает. Пошли в обход. Видим — хуторок. Отлично. Нас пять человек. Еще откуда-то приблудные артиллеристы с пушкой попались. Сплошного-то фронта нет, вот они и влезли в самый тыл немецкой группы.

Хорошо. Пробрались к домику. Слышим, там уже патефон турлюкает. Нашли время, сволочи, развлекаться. У крыльца стоят «Оппель» и «Мерседес». Наш младший лейтенант Попов говорит: «Лежи, Касюдя, ты за меня, а я пойду к артиллеристам. Без них мы не управимся». Замечательно! Попов договорился с батарейцами: стукнуть разок по сарайчику, что рядом с домом стоит, и нагрянуть в дом — непосредственно. Сдадутся. Куда им тикать? Все дороги перерезаны, мы кругом.

Иван осматривается, снова вынимает кисет.

— Туман сгущается. Эх, погода! В самый раз бы сейчас в поиск!

— Да ты, поди, рад, что сидишь тут и на самого себя лак наводишь, — ввинтил кто-то. — А туман-то в твоих балачках сгущается…

Гриша лукаво смотрит на пластуна.

— Если хоть наполовину правду говоришь — превеликое тебе спасибо!

— Иди проверь, — с ленивой независимостью отвечает Иван.

— Ну, дальше давай! — поторапливает Казиев.

Касюдя задумался, пошевеливая палочкой угольки, минутной паузой воспользовался известный в эскадроне «трофейщик», толстый, грузный и гладкий казак Митюхин, тоже любитель поговорить.

— Вот я кадровик. Завсегда привык к сигналам горниста. А на войне — горн только что в бою…

— Ну и что? — с какой-то свирепостью в голосе спрашивает Закир.

— Вот теперича время обеда. Так? Я уже восчувствовал: живот сигнал подает…

— Ты, Митюхин, — с деланным испугом предупреждает Гриша, — отодвинься, пожалуйста, подальше со своим сигналом из живота…

— Хлопнули из пушки, — продолжал Касюдя, — и захватили мы их целиком и полностью. Тут наш младший лейтенант говорит ихнему полковнику: «Немедленно передавайте по усилителю приказ всем батальонам — сдаваться в плен. Иначе — худо будет». Полковник Клод (так его звали) тут же передал приказ. Отлично. Повели мы Клода к своему комдиву да набрели на самого Плиева — непосредственно. Доложили все как есть по уставу. Исса Александрович махнул рукой. Нет, говорит, у меня времени допрашивать всяких пьяниц, ведите до кучи, пусть проспится, прусская пивная бочка…

К костру подходит взводный Попов — небольшого роста, светловолосый, с продолговатым бледным лицом. Слушает стоя.

— А что говорил Клод своим солдатам? — обращается Гриша не к разведчику, а к младшему лейтенанту. Но ответил все-таки сам Касюдя.

— Клод говорил в микрофон: «Солдаты! Настала роковая минута. Именем русских казаков дарую вам жизнь. Приказываю сложить оружие!» А тут я еще добавил: «Сдавайтесь, паразиты!»

— Да… Хороший из тебя будет мастер художественного слова, — усмехается Попов. — Выйдем из боев, создадим драмкружок. Я всех артистов на учет взял. Ты — первый.

От хохота казаков разлетается пепел костра. Поняли казаки: приплел Касюдя насчет «паразитов».

— Опять попался! Крышка.

Иван как ни в чем не бывало раскуривает цигарку от уголька. Вроде и доволен осечкой насчет микрофона.

Рассказывали, будто он для красного словца по своей озорной натуре прибавлял иной раз лишнее, но в деле был гораздо серьезней, хотя и там при случае выказывал свой веселый казачий нрав.

— Что, мины кончились? — спрашивал лейтенант Браев у трех минометчиков, сидящих за котелками ароматной гречневой каши с бараниной.

— Два часа молчим — ствол холодный, — отвечал пожилой сержант, по-видимому, командир расчета. Он неторопливо вытирал кулаком желтоватые усы и смотрел на Браева своими «иглистыми» глазами.

— Загораем, товарищ лейтенант. А доселе контролировали огнем дорогу.

— Сейчас подвезут штуки три деревянных. — Браев смотрел на дорогу, позвякивая блестящими шпорами.

— Чего? — сержант отложил ложку.

— Деревянных привезут, говорю.

— Зачем?

— Стрелять.

— А ежели в стволе лопнет? Сами будете стрелять? Мы не будем.

— Заводские мины вашего калибра. Не взорвутся, небось.

Минометчики с недоверием смотрели на лейтенанта.

— Для чего деревянные-то? — недоумевал сержант.

— Для разложения войск противника, — скороговоркой ответствовал Браев, продолжая глядеть на дорогу.

— От деревянной не будут разлагаться: не убьет, — убежденно заключил молоденький подносчик мин, почти подросток.

Наконец приехал начальник политотдела в сопровождении инструктора «по разложению войск противника», старшины Леонтьева, бывшего артиста Ленинградского Пушкинского театра. На должность «разлагателя» (так в шутку называли его солдаты) он попал благодаря знанию немецкого языка и образованию.

Полковник Кошелев решил воспользоваться случаем применить агитмину, узнав о том, что у проселочной дороги, юго-западнее Березовки, стоит какая-то бродячая колонна противника из числа разбитых войск 6-й армии. Поисковая партия наших разведчиков, обнаружив эту колонну, передала донесение по крохотной радиостанции «Север» и продолжала вести наблюдение.