Джеральд Гордон - Да сгинет день...

— Что?

— Только вы на меня не сердитесь, Энтони. Я хотела сказать вам раньше, но вы весь вечер были какой-то... не подступишься. А сейчас, когда мы уже почти приехали, я...

— Не обращайте на меня внимания, дорогая. Так что же он сказал?

— Он посмотрел на меня этак в упор и сказал: «Не обманывайте меня, это ни к чему». Так и сказал. Я попросила его объясниться, и он заявил, что вы каждый вечер возите меня к себе. И это, мол, ему известно из достоверных источников. Я до того обозлилась, что даже слова не могла вымолвить, а когда, наконец, обрела дар речи, то обругала: его как только могла и приказала немедленно отвезти меня домой и никогда больше со мной не разговаривать. Он преспокойно выслушал все это, а после того как я излила на него весь поток своего красноречия, сказал: «Нечего пыжиться, Джин. Я прекрасно обо всем осведомлен». Видеть меня у вас он, конечно, не мог, потому что я никогда у вас не была.— Она смущенно рассмеялась. — К тому же, я и не подозревала, что ему известно, где вы живете...

— Да и я тоже, — сказал он, с удивлением выслушав ее рассказ.

— Поразмыслив немного, я решила, что, повидимому, это вы намекнули ему на нечто подобное.

— Я? — От изумления у него даже дух перехватило. — Но чего ради, скажите на милость?

— Ну, я подумала, быть может, вы сказали ему это просто, чтоб он поревновал немного.

— Господи, Джин, вы приписываете мне какие-то совсем неблаговидные поступки!

Ему было противно, и она это почувствовала.

— Но разве мужчины иной раз не говорят друг другу такого? — заметила она возможно более примирительным тоном.

— Если говорят, то их следует сечь за подобные разговоры. Что же до этой истории, Джин, то даже будь это правдой, Генри Босмен был бы последним человеком, которому я мог бы об этом рассказать. Ведь он не преминул бы отомстить вам. Ну, а вы потом уж устроили бы мне тарарам, не так ли? Вы об этом-то хоть подумали?

— Я просто не знала, что и думать.

— Но ведь я же говорил вам, что с того вечера на балу у Ивонны я не разговариваю с этим человеком, — если не считать «здравствуйте» и «до свидания». Или, вернее, — с улыбкой добавил Энтони, — он не разговаривает со мной.

— Ну, значит, он просто сумасшедший, — сказала она. — Надо же говорить такое, да еще выдумывать от начала до конца!

Энтони искоса посмотрел на нее, вспомнив, как она намекала, что хотела бы зайти к нему — посмотреть, как он живет.

Завернув за угол на ту улицу, где он жил, Энтони увидел в окнах своей квартиры свет. Он оставил машину у подъезда, чтобы потом отвезти Стива домой, и поднялся по ступенькам. Взявшись за ручку двери, он медленно повернул ее. И вдруг почувствовал, что страшно взволнован.

Резким движением он толкнул дверь, и она открылась. Несколько мгновений братья молча смотрели друг на друга.

Со времени своего отъезда из Стормхока Энтони немало вырос в собственных глазах. Он законно гордился достигнутым им положением. Школу он окончил с отличием. В армии дослужился до чина капитана. Всюду, где бы он ни появлялся — в суде ли, в адвокатской ли конторе, в свете, — его принимали как равного.

Однако, когда он вошел в переднюю часть своей однокомнатной квартиры и взглянул на брата, который был моложе его на пять лет, он вдруг почувствовал себя маленьким и ничтожным. Он сразу заметил, как вырос и изменился Стив. Теперь ему шел двадцать третий год; он был чуть выше Энтони, но гораздо тоньше и не так хорошо сложен. Энтони поразил его вид — щеки запали, лицо худое. Он слегка сутулился — возможно, от того, что слишком много читал или занимался, о чем свидетельствовали, кстати, и очки без оправы. Кожа Стива, казалось, стала чуть светлее, чем когда он был ребенком; или, быть может, страхи и воображение Энтони преувеличили то, что он считал главной отличительной чертой своего брата?

Лицо Стива — как Энтони сразу не без страха заметил — было достаточно похоже на его собственное, чтобы нельзя было не подметить их сходства.

Однако не лицо Стива и не его серьезные черные глаза, светившиеся умом, смутили Энтони и навели на мысль, что ему далеко до младшего брата; и не сознание, что темная кожа Стива является зловещей уликой против него — уликой, грозившей ему гибелью. Нет, дело было в едва скрытом презрении, которое читалось во всем облике Стива. Вот это-то презрение и пошатнуло самоуверенность Энтони. Казалось, Стив презирал его за то, что он превратил свою жизнь в сплошной маскарад, стал на путь притворства, обмана, лавирования.

С минуту они молча оценивали друг друга — в комнате словно завязалась борьба между стародавней любовью и стародавней ненавистью.

Глядя в темнокарие, почти черные глаза брата, Энтони уловил в них яд скептицизма — скептицизма сухого, жесткого, без примеси юмора.

Энтони подошел к брату и положил обе руки ему на плечи.

— Ну, как поживаешь, Стив? — с чувством спросил он. — Мы столько лет...

Ему показалось, что его теплое обращение нашло у Стива какой-то отклик, и сердце его забилось сильнее. Вот такой и должна быть встреча двух братьев.

Но голос, который ответил ему, звучал холодно, почти резко:

— Прекрасно, спасибо, Энтони. А ты?

И в одну минуту исчезло тепло — если оно вообще когда-либо существовало в их отношениях. Энтони призвал на помощь все свои душевные силы в надежде все-таки покорить Стива.

— Я? Великолепно. Как здорово, Стив, что мы встретились и можем побыть вместе.

Но язвительная улыбка, тронувшая уголки губ Стива, казалось, спрашивала, в самом ли деле Энтони так думает.

— Ты очень вырос. — Энтони встал рядом со Стивом, чтобы помериться ростом. — Смотри-ка, выше меня!

— Немножко, — заметил Стив. — Вот только пополнеть мне не мешало бы. Ты не находишь, что я уж слишком тощ и костляв? — И он жестом обвел свои плечи и грудь.

— Нет, не очень, — сфальшивил Энтони, — а вообще, придет время — и пополнеешь. Ну, присаживайся, давай я напою тебя чаем. Или, может, хочешь чего-нибудь покрепче? Вина, виски или пива?

— Я бы предпочел чай, если это не слишком для тебя хлопотливо. Вина я не пью.

Энтони пошел в кухоньку, поставил чайник на огонь и вернулся, неся булки, масло и коробку сардин.

— Ты без труда добрался сюда?

— Да, конечно, ты ведь мне так подробно все объяснил по телефону. Я тут смотрел твои книги в ожидании тебя. Среди них есть преотличные.

— Да, потребовалось немало времени, чтобы собрать их. Ты давно ждешь меня?

— Около получаса. Но когда сидишь среди таких книг, время летит незаметно.

Они помолчали. Энтони смотрел на брата, которого он никогда не сможет признать.

— Расскажи мне о себе, Стив, — сказал он.

Стив ответил не сразу: в глазах его читалось сомнение в искренности этой просьбы. Но голос, когда он заговорил, звучал по-дружески: