Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Но Энтони тут же устыдился собственных мыслей: как можно думать так о Стиве, словно они произошли не от одной матери.

Он взял еще сигарету и поднялся. Он редко курил так много — одну сигарету за другой.

Отвечать Стиву было нечего: Энтони вспомнил, с каким облегчением узнал он о том, что внешность и образ жизни играют в законе о смешанных браках решающую роль. В то же время он понимал, насколько важно именно сейчас, чтобы Стив не общался с ним, особенно если правительство всерьез надумало ввести эти удостоверения личности.

Краешком глаза Энтони наблюдал за Стивом: ему хотелось знать, заметил ли брат его смущение.

— Наконец-то вода вскипела, — сказал он, заваривая чай. — Боюсь, из меня вышла бы плохая хозяйка...

— Ты отлично справляешься, — сказал Стив. Он взял налитую ему чашку, и на короткое время воцарилось неловкое молчание; оба брата занялись едой, не произнося ни слова.

— Извини меня, Энтони, — промолвил, наконец, Стив, — я сказал, не подумав. — Голос его звучал мягко и дружелюбно. — Я не хотел обидеть тебя.

— Ладно, ладно, Стив. Мне кажется, я все понял.

— Я, пожалуй, не осуждаю тебя... за то, что ты выбрал такой образ жизни. Я, быть может, и сам поступил бы так же, если бы...

Голос его замер. Он обвел глазами комнату, и взгляд его остановился на фотографии, где был снят его брат вместе с другими солдатами на верблюдах у подножия пирамид.

Энтони вспомнил, как он ничего не ответил на просьбу брата прислать ему карточку.

Энтони посмотрел на Стива. С точки зрения биологии, разница в цвете их кожи объяснялась лишь иным расположением генов; с точки же зрения социальной, она являла собой трагедию. Этим мог воспользоваться любой из его врагов — на политическом, общественном или служебном поприще — и уничтожить Энтони. Жизнь его была, конечно, приятнее и легче, чем у Стива, но он жил точно на вулкане, из которого в любую минуту могло начаться извержение, — стоило открыться его тайне.

Для Стива же такой опасности не существовало. Энтони заметил, как спокойно и уверенно держится брат, — как человек, у которого есть определенная цель в жизни. Кто же из них все-таки счастливее? Не лучше ли было бы для него не откалываться от своего народа?

Но последнее замечание Стива, хоть он и не докончил своей мысли, было ответом на вопросы, мучившие Энтони. Ето жизнь была сплошным стремлением скрыть, кто он‚ — при наличии белой кожи это было возможно. Для Стива же такой путь исключен. Любой человек, с которым встречался Энтони, неизменно принимал его за стопроцентного европейца — лишь анализ его генеалогического дерева мог доказать обратное, тогда как цвет кожи Стива сразу указывал на его происхождение. Для Стива не было выбора, не могло быть и речи о какой-либо тайне. Каким бы обаянием, талантом или умом он ни обладал, ничто не в силах было помочь ему.

Вот в этом-то, подумал Энтони, все и дело. У его темнокожего брата нет выбора.

Так разве он, Энтони, не прав, стараясь с наибольшей выгодой использовать свои преимущества и жить возможно более полной жизнью? Предположим, он объявил бы себя цветным, — чего бы только ему ни пришлось лишиться... Помимо остракизма со стороны общества, темнокожий человек, вроде Стива, терпит ущемление во всех областях жизни. Спортивные и общественные клубы, отели, рестораны и кафе, более или менее приличные кино и театры — все это только для европейцев. Многие должности, особенно на государственной службе, недоступны для цветного, многие профессии начисто исключены. Но и это еще не все. Всюду, где бы он ни был, ему дают почувствовать, что он неполноценный человек.

А кроме того, думал Энтони, он все равно не может вернуться в лоно народа, к которому принадлежал Стив, даже если б и захотел. Слишком он далеко отошел от своих единокровных братьев, и они теперь никогда не забудут его измены, будут держаться с ним холодно и отчужденно и в глубине души так и не простят ему.

— Налить еще чаю? — предложил он. — Чайник почти полон. — Слова, казалось, сами собой слетали с его губ, скрывая сумятицу его мыслей.

— Полчашки, пожалуйста. Хватит. Ну, а теперь твой черед рассказывать о себе.

— Хорошо. Но прежде скажи мне, чем ты еще увлекаешься?

— Только музыкой, своей скрипкой.

— Ты попрежнему любишь играть на скрипке?

— О да! Я каждый день играю. Быть может, когда-нибудь я смогу выступить солистом на концерте большого симфонического оркестра — только для не-европейца в нашей стране на это очень мало надежды.

— Кто же твои любимые композиторы?

— Моцарт и Бетховен. У меня много пластинок с их произведениями. У меня есть все фортепьянные концерты Бетховена, за исключением третьего, а также его концерт для скрипки. В Порт-Элизабет среди цветных много музыкантов-любителей. — В голосе Стива послышалось оживление. — С год назад я создал музыкальный кружок из моих друзей. Нас десять человек в этом кружке, и я им руковожу. — Он даже рассмеялся от удовольствия.

— Прекрасно, — заметил Энтони, чтобы что-то сказать, но мысли его были далеко: он думал о матери, их матери.

— Ну вот, опять мы отвлеклись от разговора о тебе. Рассказывай, Энтони, как ты-то живешь?

— В общем сносно.

Он вкратце рассказал о событиях военных лет, о том, чего достиг в своей области, какое положение занимает в фирме.

Стив внимательно слушал.

— Хотелось бы мне знать, как-то живет наш маленький Стормхок? — заметил он, мечтательно устремив глаза вдаль.

— Я не получаю оттуда никаких вестей. А ты?

— Тоже нет. Помнишь те времена, а, Энтони? Бедная мама, как она, должно быть, страдала. — Наступило короткое молчание. — Ты еще не думал о женитьбе, Энтони? У тебя есть любимая девушка или что-нибудь в этом роде?

Энтони хотел было рассказать ему о Рэн и Джин, но потом передумал.

— Ну, что ты, я этими делами не занимаюсь, — рассмеялся он и, повернувшись, подошел к книжному шкафу. — У меня нет для этого времени. Слишком много работы. Ты видел всю мою квартиру? — спросил он, указывая на портьеры, отделявшие помещение, где он спал, от того, где они сейчас находились.

— Нет, не всю.

— Я говорю так, точно у меня тут дом со службами. — Энтони откинул портьеру. — Иди сюда, я покажу тебе вторую половину своих покоев — королевскую спальню.

Они прошли за портьеры. Стив тотчас подошел к широкому окну, выходившему на море.

— Днем у тебя отсюда, должно быть, прекрасный вид, — сказал он.

— Да и ночью тоже. Так красиво, когда луна выплывает над заливом. — Энтони внимательно посмотрел на Стива. — Ну, а ты? Были у тебя какие-нибудь увлечения?

— Я еще молод, ты же знаешь, — смущенно улыбнулся Стив.

— Это не ответ. А ну, выкладывай.

— Так уж и быть, скажу: у меня есть любимая девушка. Она на полгода моложе меня. Она — учительница в школе.