Стефан Мокрев - Заря занимается

— Дай мне клей, Ради. В честь нашей Дульсинеи шлепну-ка я одну листовку на морду льва. Да не услышит меня Йончев, но его скульптура напоминает осла…

Сия кокетливо повела плечиками. Тоненькая, широкоскулая и желтолицая, она походила на китаянку. Комсомольцы уважали ее за смелость.

— Брось, Косьо! Перво-наперво, Сия не примет этой сомнительной чести, а во-вторых, не следует о самого начала оставлять следы на таком видном месте, — рассудительно сказал Ради.

— Мамзель! — не переставал дурачиться Кисимов, галантно целуя руку Сии. — Как вы сами могли убедиться, наш секретарь при всех обстоятельствах остается секретарем. Темной ночью, звездной ночью… — начал Кисимов с пафосом декламировать стихи.

Они приступили к делу на первых же улицах «своего» квартала. Сия опускала листовки, приглашающие граждан на митинг, в почтовые ящики или прямо кидала их во дворы. Косьо и Ради расклеивали лозунги на стенах церквей, на ставнях домов и лавок. У моста горел фонарь — там был постоянный полицейский пост. Косьо повернулся к Сии и продекламировал трагично реплику Аркашки из «Леса». Полицейский прислушался, махнул рукой: «Циркач!». Кофейня за мостом была закрыта. Ради оставил два приглашения на пустой скамейке. Окна корчмы еще светились. Несколько подвыпивших припозднившихся посетителей громко обсуждали завтрашний митинг. Косьо подошел к корчмарю, завел с ним беседу. Вскоре они уже чокались. А в это время Ради и Сия оставили несколько листовок на столах и скамьях. После этого они разделились: Сию и Косьо поглотила темнота улочки, ведущей к Арбанаси. Ради зашагал налево. Эту часть квартала населяли преимущественно дубильщики, в каждом втором-третьем доме там жили коммунисты или их единомышленники.

Возвращаясь, Ради увидел друзей возле дома Марины. Она смутилась, начала что-то лепетать невпопад — рядом с ней стояла Таневская. Пока соученицы о чем-то беседовали, а Таневская со счастливой улыбкой слушала комплименты Косьо, Ради сунул к нему в карман руку и незаметно вытащил оттуда листовки. Отошел от компании и побежал в сторону новых домов по дороге к бобинажной фабрике. Марина все это видела и поняла, куда они ходили и зачем.

Полчаса спустя Ради, Сия и Косьо уже заворачивали к Дервене — им не хотелось возвращаться тем же путем. Ради повел товарищей к станции Трапезица. Они решили наклеить на стены зала ожидания несколько лозунгов и приглашений, а остальные разбросать на тропинке, ведущей в город. Косьо взял клей и, подпрыгивая на своих тонких ногах, пошел к будке стрелочника.

На холмах угадывались очертания спящего города. Только в «Красном фонаре» светились окна, из которых доносились слабые звуки фисгармонии. Дул холодный осенний ветер.

— Шлепнул один лозунг спереди, для второго едва хватило клея. Айда в зал ожидания, хоть погреемся немного, — предложил Косьо, вытирая испачканные руки.

— Стой! — раздался чей-то голос, Из-за угла станции высунулось дуло винтовки.

Ради быстро вложил оставшиеся листовки в руки Сии, которая тут же запихала их под блузку.

— И вы там, не шевелись! С каких пор я вас выслеживаю! Наконец-то попались! — кричал постовой полицейский, тараща глаза.

— Погоди, дядя. Давай разберемся по-человечески, — попытался вступить с ним в переговоры Косьо.

— Ты меня знаешь, я тебя знаю… да не в этом, парень, дело, дело в большевизме, который вы тут разводите…

— Откуда ты таких слов набрался, дядя? Давай-ка мы лучше с тобой закурим, а?

— Иди да помалкивай! — строго сказал полицейский. — А те там, кто будут?

— Оставь ты их, дядя. Неужто тебе невдомек? На любовное свидание ходили в Дервене, там я их и спугнул, в сосновом лесочке…

— Ты из меня дурака не делай! — рассердился полицейский. Выскочил наружу и изо всех сил засвистел в свой свисток.

Косьо, выждав немного, приоткрыл дверь. Из Дервене доносились крики и угрозы полицейского. Кисимов застегнул куртку и зашагал вдоль железнодорожного моста.

Утро выдалось солнечное. Ради зашел к Лютовым и вместе с Хубкой отправился на митинг. Владо вышел из дому раньше: ему было поручено привести на митинг рабочих и железнодорожников со станции. Со всех концов города народ стекался к площади. Пристав и урядник верхнего участка дергали под уздцы горячившихся коней. Даже на лошадях они с трудом пробивали себе дорогу в толпе. За ними покачивались в седлах двое тяжело вооруженных полицейских. Конная стража объезжала и Асенову слободу, и Марино поле, откуда прибывали новые толпы рабочих и крестьян. Все полицейские посты были усилены. Гимназистки ходили группками по улицам, скандировали лозунги и пели революционные песни. С утра в этот день было набито до отказа и популярное в городе заведение «Горячий чай». Постоянные его клиенты, карточные игроки, держали промеж ног трости и палки, Гаваза сжимал в потном кулаке кастет. Полицейские агенты в штатском расталкивали людей на тротуаре, чтобы держать под наблюдением указанных им коммунистов и комсомольцев. Их пиджаки оттопыривались сбоку, где в расстегнутых кобурах висели пистолеты. Коммунисты получили указание отправиться на митинг без оружия.

Время подходило к десяти. Мильо вынес из клуба стол, с которого Никола Габровский собирался произнести речь. Но тот пока не спешил: бессмысленно обращаться одному к такой огромной толпе. Запрудившие не только площадь, но и прилегающие к ней улицы люди просто ничего не услышат. Было решено установить две трибуны. Вторым оратором определили Ангела Вырбанова. Он поднялся на импровизированный высокий помост в начале улицы, что вела к памятнику, а Габровский — на стол. Шум постепенно стих. Хор запел «Интернационал», его подхватили гимназисты, молодежь — все присутствующие на митинге. Слышались возгласы: «Смерть предателям!», «Долой Нёйи!»…

Из кафе «Ройяль» вышли околийский начальник урядник Дюлгеров, Илия Хаджиславчев и несколько зевак.

— Товарищи, граждане и гражданки, — начал Никола Габровский.

— Товарищи! Граждане и гражданки Велико-Тырново! — вторил ему эхом Ангел Вырбанов.

— …Монарх и правящая буржуазия вовлекли наш народ в империалистическую бойню, растоптали справедливые чаяния народа, — доносились слова речи Габровского. — Продажная болгарская буржуазия, которая гнет спину перед австро-германскими империалистами, привела Болгарию к национальной катастрофе, — гремел голос Вырбанова.

— …Наша партия не раз предупреждала, что добиваться национального воссоединения военным путем — это безумие, — словно искры падали в толпу слова правды.

— …В то время как трудящийся люд терпел лишения и голод, а наши солдаты гибли на фронте, спекулянты, торговцы и банкиры наживали богатство… — доносилось со второй трибуны.