Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

Руй Диас собирался скатать пергаменты в трубку, когда заметил Рашиду, сестру эмира. Она прогуливалась по саду вместе со своей тетушкой, а перед ними шла чернокожая рабыня. От портика их отделял фонтан, окруженный кустами роз и горшками цветов. Женщины остановились и сквозь завесу воды с любопытством смотрели на кастильца, поднявшегося при их появлении. Рашида была без покрывала, с заплетенными в косу волосами, в наброшенной на плечи полупрозрачной черной шали, в простом домашнем платье из серого шелка.

– Доброе утро, чужестранец. Вот нежданная встреча.

Быстро пошептавшись с тетушкой, которая, судя по всему, не советовала ей этого, Рашида обогнула фонтан и сейчас без тени смущения, но даже с некоторым вызовом стояла перед портиком. Чуть хрипловатый голос – Руй Диас слышал его впервые – произносил испанские слова чисто и очень правильно. Эта женщина, в которой смешалась кровь двух рас, была уже не в первом цвете юности, однако блистала величавой зрелой красотой.

– Не знала, что вы здесь. – С этими словами она набросила шаль на голову.

– Мы тут беседовали с вашим братом.

– Понимаю…

Рашида задумчиво протянула это слово и улыбнулась – похоже, каким-то своим мыслям. Под ослепительным сиянием, заливавшим сад, зелень глаз казалась совсем прозрачной. И это подчеркивало смуглоту лица – слишком темного для христианки, но слишком светлого для мавританки.

– Готовили победоносный поход?

– Ну, что-то в этом роде… «Если Всевышнему будет угодно», сказал он.

– Имя Аллаха не сходит у Мутамана с уст. Он очень набожен. – Рашида поглядела с игривым любопытством. – А вы?

– В меру.

– Молитесь?

– Читаю свои молитвы, как люди вашего племени – свои.

Она перевела взгляд на карту. И палец с длинным выхоленным ногтем задвигался по горам и долам. Руй Диас отметил, что руки у нее тонкие и ухоженные, тыльные стороны ладоней расписаны узорами из хны, пальцы унизаны кольцами, а на запястьях при каждом движении сверкают и позванивают браслеты.

– Вы, наверно, скоро отправитесь воевать?

– Это зависит от воли вашего брата.

– Понимаю… – повторила она.

Она с задумчивым видом склонила голову набок, продолжая с откровенным и дерзким любопытством в упор смотреть на Руя Диаса. А тот чувствовал, что от ее кожи или плоти исходит сквозь шелк ароматное тепло – и это не благовония.

– У вас в Кастилии жена?

– Да.

– Как же иначе… – Вновь дрогнули в улыбке ее губы.

Красиво вырезанные, чувственные и пухлые, они вселяли в кастильца смутное волнение. Он подумал о Химене. О ее холодной и неяркой красоте истой астурийки. О ее почти по-монашески сдержанной замкнутости. О том, как давно уже он пребывает вдалеке от Сан-Педро-де-Карденья. От Химены и дочерей. Как давно не прикасался к женщине.

– Вам нравится сад?

– Очень.

Рашида повернулась, показывая на фонтан и цветник. Тетушка и невольница в ожидании стояли на прежнем месте.

– Его приказал разбить мой отец, упокой Аллах его душу. Чтобы возместить, как он сказал, те времена, когда у его прапрапращуров были перед глазами только камни да песок. Я гуляю по нему каждое утро. – Она показала на кувшин, который рабыня прижимала к груди. – А потом сижу здесь под портиком, читаю…

– Простите, что занял ваше место.

– Ну что вы… Какие пустяки, не беспокойтесь.

– Эмир рассказал мне, что вы много читаете. И совершенствуетесь в каллиграфии, копируя суры.

– Вас это удивляет?

– Немного.

– Разве в христианских странах нет женщин, которые занимались бы тем же?

– Боюсь, что трудновато сыскать таких.

Оценивающе рассматривая его, она помолчала, прежде чем продолжить:

– Ваша жена ведь читает?

– Разве что молитвенник.

– А писать умеет?

– С грехом пополам… Она из аристократической семьи.

– Вы, значит, заключили выгодный брак. Слышала, что вы-то были незнатным и небогатым инфансоном .

– Был. И боюсь, госпожа моя, что таковым и остаюсь.

– Зовите меня Рашидой.

– Я предпочитаю обращаться к вам как раньше.

Женщина еще на миг задержала на нем ничего не выражающий взгляд, а потом уселась в креслице. При этом из-под подола ее шелкового платья показались босые смуглые ноги, выкрашенные синим и красным, мелькнули золотые обручи на щиколотках. Перехватив его взгляд, она снова улыбнулась:

– В Коране сказано, что женщина, открывающая ноги свои до лодыжек, совершает грех… Как вы считаете?

– Считаю – что?

– Что я совершаю грех.

Руй Диас не ответил. Он не знал, каких от него ждут слов.

Рашида жестом пригласила его занять соседнее кресло, но он остался стоять.

– Я видела вас несколько лет назад… издали, с крепостной стены, – сказала она после недолгого молчания. – Вы тогда осадили Сарагосу, и мой брат с чернокожими воинами дворцовой охраны вышел на вылазку. Мне сказали: «Вон тот – знаменщик». Я видела, как кастильское знамя реяло над схваткой, над клубами пыли, над блеском стали. Кажется, это были вы.

– Я самый. И это был трудный день.

– Да. Мутаман едва не сложил там голову.

– Мы все были в шаге от этого.

Глаза их встретились. Прозрачный изумруд – с темно-карим сумраком. Два мира – в двух шагах друг от друга.

– Брат, – проговорила Рашида, – иногда отзывается о моей тяге к знанию с похвалой, а иногда – с упреком. В глубине души он недоволен тем, что женщине – вместилищу бесценного семени – мало нежиться в гареме, а надо еще заниматься логикой, геометрией, каллиграфией… Тем не менее, когда дело идет о дворцовом хозяйстве, он в полной мере доверяет моим суждениям.

Руй Диас улыбнулся:

– Да, это так. Мне он сказал, что вы превосходно разбираетесь в этом. И что вся челядь – слуги, евнухи, повара – боятся вас пуще гнева Божьего.

– Знаю, что он говорит. В этом отношении я удалась в мать, которая родилась в Наварре и еще в детстве попала в плен. И прежде, чем стать Маликой, звалась Эльвирой… Для здешнего народа это значения не имеет – у мусульман отцовская кровь ценится неизмеримо выше материнской, – но что касается домового уклада… Слышали старинное присловье о том, что такое совершенный гарем?

– Кажется, нет.

– Чтоб любила страстно, нет лучше берберки; чтоб детей растить – андалусийки; чтоб дом вести – христианки…

Она помедлила, словно давая кастильцу время оценить эту мудрость. Тот, явно позабавленный, кивнул:

– Но ведь Коран позволяет правоверному иметь четырех жен.

– Вот тут-то я и появляюсь… Появлялась, покуда жив был мой муж. Появляется та, кто прогоняет за ненадобностью трех других.

– И так было с вами?

– Более или менее. Мое супружеское рабство было вполне сносным, а порой даже и приятным. Муж был добрый человек, происходил из очень знатной семьи… Невежественный лекарь уморил его кровопусканиями. Они привели к кровотечению, которое никто не смог унять.