Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Угэдэй, возмущенный неспособностью своих эмиссаров навести порядок в Корее, на великом курултае в 1235 году объявил об организации новой экспедиции, чтобы навсегда усмирить полуостров. Огромную армию теперь возглавили генерал-тангут Багатур и второй командующий Хон Бок-вон, корейский перебежчик: они получили наставления уничтожить все рудименты оппозиции, но не тратить время и ресурсы на морскую операцию по захвату острова Канхвадо. Монголы вновь переправились через реку Ялу и «отутюжили» корейцев в самой смертоносной кампании весной 1236 года, дойдя до южного течения реки Ханган через Анчжу и Качжу.

Корейцы возобновили партизанскую войну; монголы ответили полномасштабным геноцидом [2045] Henthorn, Korea pp. 92–101. . Каждый раз, когда какая-либо местность вроде бы усмирялась, там вновь начинались партизанские выступления, вызывавшие ответные жесткие меры. Наконец Коджон в своем убежище на острове Канхвадо понял, что он больше не может выносить страдания своего народа. В 1238 году он подписал принудительное перемирие и отправил в новую столицу Угэдэя Каракорум делегацию для переговоров о заключении договора о постоянном мире. Монголы требовали его личного присутствия, но он отказался приехать, отправив монголам заложниками ближайших родственников.

Мир наступил в 1241 году, но перепуганный Коджон остаток своей жизни провел на острове. Как бы то ни было, в Корее монголы приобрели полезный опыт ведения морских операций, который им пригодился при завоевании империи Сун. Когда Коджон умер в 1259 году, процарствовав 46 лет, монголы вторглись на остров и разрушили все крепостные стены и фортификации. Корея была аннексирована Хубилай-ханом, хотя династия Корё просуществовала до 1392 года [2046] Allsen, Culture and Conquest p. 53; Atwood, Encyclopedia p. 319. .

К концу своего правления Угэдэй с полным основанием мог сказать, что завершил миссию отца и завладел империей, простиравшейся от Тихого океана до Каспия. Оставалась незаполненной только одна маленькая клеточка в трансазиатском пазле — Тибет. Чингисхан сам нередко демонстрировал интерес к этому загадочному горному региону, и Угэдэй унаследовал это влечение. Он отправлял на Тибет две экспедиции: одну под началом Годана в 1236 году, другую, вызвавшую, как утверждают, катастрофические последствия, — в 1240-м [2047] Turrel J. Wylie, 'The First Mongol Conquest of Tibet Reinterpreted,' Harvard Journal of Asiatic Studies 37 (1977) pp. 103–133 (at pp. 103–106). . Тибет был покорен должным образом во время ханства Мункэ в пятидесятые годы XIII века.

Согласно одной версии истории — оспариваемой некоторыми специалистами — внук Чингисхана встречался с Сапаном [2048] Са-пан. — Прим. пер . , настоятелем Сакья, секты тибетского буддизма, и предложил мирно подчиниться монгольской гегемонии. Сапан согласился с «мудрым решением» и отправил «пастырские послания» духовным и светским руководителям, рекомендуя поступить именно таким образом. Хубилай-хан впоследствии объявил школу Сакья наиболее предпочтительной верой на Тибете [2049] Turrel J. Wylie, 'The First Mongol Conquest of Tibet Reinterpreted,' Harvard Journal of Asiatic Studies 37 (1977) p. 112. .

Успешные кампании монголов на Тибете, в Корее, Китае и Иране завершили лишь часть заветов Чингисхана — в сфере военных завоеваний и формирования нового типа внешнеполитических отношений. Решать проблемы мирного времени оказывалось нередко более сложно и многотрудно.

Угэдэй несправедливо недооценен историками. По крайней мере, не существует ни одного хвалебного жизнеописания. Есть почитатели у Чингисхана, Хубилая и даже у Мункэ, нередко некритичные, дающие только агиографию. Блистательные успехи Угэдэя в сфере внешней политики почти не упоминаются, как и его достижения в консолидировании деяний Чингисхана и создании солидной финансовой базы.

Образно говоря, Чингисхан оставил ему в наследство «чашу с ядом» в самых разных областях жизни. Угэдэй унаследовал финансовый кризис; ему пришлось утверждать власть кагана в борьбе против высокомерной, коварной, анархичной, алчной и агрессивной клики местных олигархов, в которую входил и его брат Джагатай. Он был властителем второго поколения, чье возвышение вызывало споры. Ему недоставало личной обаятельности Чингисхана, его престижа и авторитета, имперской харизмы завоевателя мира. Угэдэй должен был укреплять свои позиции, выстраивая новые институциональные опоры.

Его власть всецело зависела от имперской стражи — кешика, роль которого была особенно важна в условиях действия центробежных сил, которые разорвут империю после 1241 года. Он начал подспудно перестраивать имперскую структуру Чингисхана сразу же после его смерти. Два главных фактора подпитывали неминуемый распад: тумены и их мини-царства, основанные на реальном или фиктивном родстве; императорский клан, управлявший «вотчиной» или улусом. В противостоянии с этими силами Угэдэй опирался на ночных стражей и сильную центральную администрацию, контролировавшуюся доверенными помощниками.

Ключевой военной фигурой был Эльджигидей [2050] SHR pp. 209–213; W Abramowski, 'Die chinesischen Annalen von Ogodei und Giiyuk,' loc. cit. pp. 117–167 (at p. 152); Jackson & Morgan, Rubruck pp. 33–39. According to Yarshater, Encyclopedia Iranica viii pp. 366–367, the Eljigidei employed by Ogodei is not the same as the one employed by Genghis to execute Jamuga and the one who destroyed Herat in 1222, but this theory of 'two Eljigideis' does not command universal assent. . Угэдэй стремился соединить военный тип контроля с гражданской администрацией. Для этого он создал центральный секретариат, в котором Эльджигидей командовал ночными стражами, а Чинкай был управляющим двором, хранителем имперской печати, распределителем военной добычи, последней инстанцией в решении всех гражданских вопросов, хотя Угэдэй никогда не называл его главным министром. Другим важным сановником был Няньхэ Чжуншань, кидань, отвечавший за все письменные тексты, касавшиеся империи, — в сущности, хранитель архивов [2051] Buell, Dictionary p. 202. . В отличие от военной практики направлять китайских воинов в Хорезм или тюркских солдат в Китай, чтобы предотвратить возможные сговоры и мятежи местной элиты, Угэдэй избрал принцип «каждой лошади — свой скаковой круг», то есть предпочитал использовать местных профессионалов и экспертов. Среди управленцев особенно выделялись три человека, представлявшие различные культуры: Махмуд Ялавач, исламист из Хорезма, Елюй Чуцай, кидань, соединявший в себе три культурные традиции — киданей, китайцев и чжурчжэней, и Чинкай, несторианский христианин, который мог одновременно выступать от имени тюрков, кереитов, уйгуров и других народностей, исповедовавших несторианство [2052] Rachewiltz, In the Service pp. 95–112. .

Происхождение Чинкая (ок. 1169–1252) в точности неизвестно. Его называют и найманом, и уйгуром, и онгутом, но в большей мере он все-таки — китаец, поскольку свободно владел китайским языком. Чинкай де-факто был первым министром у Чингисхана с 1206 года, когда под его началом трудилось шестьдесят бюрократов. Он был одним из тех, кто «пил воду Бальчжуны», то есть заключал Бальчжунский договор [2053] Также Балджун, Балджунский договор. — Прим. пер . , он же сопровождал неугомонного монаха Чан Чуня в долгом и сложном походе для встречи с Чингисханом в 1222–1223 годах. Чинкай поощрял развитие торгово-коммерческих связей монголов с мусульманскими купцами и даже брал их на службу финансовыми и налоговыми экспертами. Тем не менее во времена Чингисхана Чинкай не приобрел такой же значимости, какой добился при дворе Угэдэя. Чингисхан назначил хранителем печати тангута Тататонгу: этим назначением и объясняется особое внимание к уйгурской письменности и к уйгурским секретарям. Когда Чинкай стал канцлером Угэдэя, он все имперские указы и обсуждения записывал на монгольском, тюркском, персидском и китайском языках, исходя из того, что ограниченная система Тататонги могла использоваться служителями секретариата для личного обогащения; коррупция всегда присутствовала в монгольском сообществе, поскольку сами ханы больше думали о завоеваниях и славе, а не о деньгах [2054] Paul D. Buell, 'Chinqai (1169–1252), Architect of Mongolian Empire,' in Kaplan & Whisenhunt, Opuscula Altaica pp. 168–186. .