Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Вряд ли Чингисхан рассказывал на этом собрании о причинах своего враждебного отношения к новому императору Цзинь, но самые близкие соратники об этом знали. Принц Вэйшао-ван, самый главный олигарх в империи, присутствовал на курултае в 1206 году, когда Тэмуджина объявляли Чингисханом, и тогда уже Чингису он показался чопорным, властолюбивым, высокомерным и недостаточно почтительным. Следующая встреча с принцем Вэйшао-ваном состоялась через два года: тогда Чингисхан заявил о том, что больше не будет платить дань цзиньцам. Принц снова совершил длительное путешествие на север, чтобы юридически растолковать хану: монголы обязаны платить дань, потому что завоевали кереитов, на которых прежде лежала эта обязанность. Чингис отмахнулся от его рассуждений, посчитав их бредом человека, ничего не смыслящего в принципах власти [968] Martin, Rise of Chingis pp. 114–115. . На обратном пути домой принц узнал о том, что умер император Чжан-цзун, и его избрали преемником. Он взял себе имя императора Ваньянь Юнцзи, вступив на престол 27 декабря 1208 года.

Узнав о том, кто стал новым императором, Чингисхан прилюдно захохотал. Если раньше он скрывал пренебрежительное отношение к этому человеку, то теперь демонстративно выставлял его напоказ: «Как это цзиньцев угораздило избрать принца Вэя своим правителем! Он же недоумок» [969] d'Ohsson, Histoire I p. 122. . Публичная издевка, доложенная, на что и рассчитывал Чингисхан, новому императору, не подействовала на Ваньянь Юнцзи. Словно подтверждая оценку монгольского хана, он отправил к нему посланника с требованием совершить церемонию преклонения в знак верности. Монголы выпроводили несчастного дипломата, поручив ему передать императору очередное оскорбительное замечание, чего посланник, вернувшись ко двору, предпочел не делать [970] Martin, Rise pp. 120–121. .

На курултае Чингисхан в деталях изложил свою стратегию. Он объяснил, что намерен завоевать Китай, сохраняя власть в степях и не повторяя ошибок прежних интервентов, включая киданей и чжурчжэней. Конечная цель — создание империи, охватывающей весь Китай и Центральную Азию [971] Lattimore, 'The Geography of Genghis Khan,' Geographical Journal 129 (1963) pp. 1–7. . По его словам, монголы могут опереться на поддержку мусульманских и уйгурских купцов, которые хотят, чтобы именно он был верховным правителем на Востоке. Начиная примерно с 1200 года, заморская торговля стала рискованным занятием из-за войны между государствами Киш и Ормуз, пытавшихся закрыть Персидский залив для всех других судов [972] Mote, Imperial China pp. 284–288. . В то же время на восточных морских торговых путях усилилось влияние китайских конкурентов (сунцев и цзиньцев). Проблема торговых путей приобрела особую значимость для купцов, и они явно надеялись решить ее с помощью Чингисхана. Исламских купцов особенно привлекал простейший вариант содействия монголов: когда китайские купцы взвинчивали цены, Чингисхан приказывал захватить и конфисковать их товары. Желая, очевидно, снискать благосклонность хана, один мусульманский купец сделал ему подарок, состоявший из товаров, которыми он торговал. Когда караван хана отправлялся, верблюды были нагружены золотом и серебром. Этот эпизод придал новый оттенок понятию «торговля»: путешественники, приезжавшие с запада Азии, везли хану богатые дары и потом ждали его милостей перед отъездом [973] Bartold, Turkestan pp. 393–396; Vladimirtsov, Genghis pp. 76–77. . Помимо даров, Чингисхан получал от представителей купеческого класса и ценнейшую разведывательную информацию.

Затем Чингисхан описал наиболее уязвимые места в обороноспособности Цзинь, перечисленные нами выше. Но кампания не будет легкой, предупредил он: в военном отношении цзиньцы — грозный противник. В отличие от других побежденных народов, эти люди следуют правилу guerre à outrance («стоять насмерть»), тогда как разумная нация предпочитает покориться, стать сателлитом и пользоваться местной автономией. Наверняка Чингисхан, произнося эти слова, одобрительно кивнул в сторону своего фаворита — идикута [974] Thomas Allsen, 'The Yuan Dynasty and the Uighurs of Turfan,' loc. cit. pp. 243–280. .

Потом он приступил к рассмотрению военных проблем. Действительно, в империи Цзинь насчитывается более шести миллионов человек, которых можно призвать на войну, регулярная армия состоит из полумиллиона пехотинцев и 120 000 конных лучников и располагает несколькими вроде бы неприступными крепостями [975] H. D. Martin, 'Chingis Khan's First Invasion of the Chin Empire,' Journal of the Royal Asiatic Society (1943) pp. 182–216 (esp. pp. 190–192). . Но за этими устрашающими общими сведениями скрываются реальные тактические изъяны. Неравенство в численности войск можно компенсировать мобильностью монгольской конницы. Могут ли лучники Цзинь выпустить точно в цель пять стрел и уйти за пределы досягаемости, как это привычно делают монголы? Для того чтобы достичь мастерства монгольских лучников, недостаточно посадить человека на коня и дать ему лук со стрелами, этому искусству его надо обучать с детства. И мобилизация монгольских воинов не наносила такой же ущерб благосостоянию кочевого племени, какой причинялся земледельческому обществу: государству Цзинь дорого обходилась подготовка всадников; для монголов это был повседневный образ жизни [976] Lattimore, Mongol Journeys p. 126. . Сама жизнь естественным образом готовила их к военному противоборству. Монгольская обычная лошадь — пони — могла заменить двух боевых скакунов. Монголам не надо было приобретать особых боевых коней, на которых должны выезжать специально подготовленные всадники. Главное оружие монгола — лук — использовался им постоянно, на охоте. Крупный рогатый скот и овечьи отары, которые монголы гнали с собой, помогали решать все проблемы с провиантом; к тому же, всем было известно, что в Китае свирепствовал голод. Для монгольских женщин с детьми не составляло никакого труда следовать в обозе с войском; в оседлых обществах такое сопровождение исключалось [977] Lattimore, Mongol Journeys p. 126. . Под конец собрания Чингисхан призвал соратников быть беспощадными и не проявлять милосердия к цзиньцам, которые уже дважды пытались истребить монгольскую нацию — в 1135–1147 и 1162–1189 годах [978] On this point Genghis has at least one modern supporter. Gumilev, Imaginary Kingdom (p. 175) compares the genocide attempted by the Jin in those years to the slaughter of Indians by the Puritans of New England in the seventeenth century and of the Patagonian Indians by the Argentine government in the late nineteenth. .

Чингисхан вначале отправил на юг передовой отряд под командованием Джэбэ, чтобы убедиться в готовности онгутов к войне. Император Цзинь тоже выслал на север свою армию, которая должна была остановить продвижение монголов, но его командующие не отважились войти в пустыню Гоби и занялись разграблением онгутских племен, обитавших у Великой стены. Джэбэ напал на этот анархический сброд и молниеносно расправился с ним, окончательно убедив и онгутов и джуинов в том, что им лучше связать свою судьбу с монголами [979] Martin, Rise pp. 101, 149. . Ваньянь Юнцзи заточил провинившихся полководцев и советников в тюрьму, но это не помогло ему отвлечься от тяжелых дум о «непослушании» монголов и их немыслимой дерзости. В его сознании издавна утвердилось представление о кочевниках-варварах, как о существах менее развитых и недостойных его внимания. Он и сейчас думал, что у него достаточно сил для того, чтобы прогнать Чингисхана и его орду; просто ему было непонятно, откуда у этой орды взялось столько ударной мощи, организованности, дисциплины и тактического мастерства [980] d'Ohsson, Histoire I p. 128. .