Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Вне зависимости от системы оценок утраты человеческих жизней, разгром Пекина в 1215 году был одним из самых трагических событий в истории Китая [1099] Needham, Science and Civilization I p. 139. . Только одно обстоятельство монголы могли бы привести в оправдание разрушительного вандализма: смерть товарищей от голода, эпидемий и стрел противника. Примечательно, что монголы даже не пытались что-либо разрушать за пределами города. Невредимым остался каменный мост Лу-гэу на юго-западе Пекина, о котором Марко Поло позже написал как об одном из «немногих великолепных сооружений такого рода в мире».

Избежал разрушения и другой очевидный объект агрессии в таких ситуациях — Великий канал [1100] ibid, iv part 3 pp. 269–272, 307–309, 313, 350–352. . Его начали строить еще в пятом веке до нашей эры и почти закончили в седьмом веке нашей эры. Он имел протяженность 1104 мили и пролегал через провинции Хэбэй, Шаньдун, Цзянсу и Чжэцзян к городу Ханчжоу, столице династии Сун, в те времена крупнейшему городу мира с населением около миллиона человек [1101] Gernet, Daily Life p. 15; Abu-Lughod, Before European Hegemony p. 337. . В эпоху единого Китая (при династии Тан) его главным назначением было соединять две величайшие реки — Хуанхэ и Янцзы. Благодаря шлюзам, изобретенным в X веке сунским инженером, канал действовал и на высоте 138 футов в горах Шаньдун [1102] Temple, Genius of China pp. 218–219. . Из-за проблем, создававшихся половодьями на Желтой реке и войнами (прежде всего военными конфликтами между династиями Цзинь и Сун в XII веке), канал долгое время не использовался и постепенно пришел в негодное состояние. Кидани государства Ляо преднамеренно вывели канал из строя южнее Желтой реки в 1128 году, чтобы преградить путь интервентам-чжурчжэням, разрушив дамбы. По иронии судьбы монголы возродили жизнедеятельность уникальной водной артерии [1103] Brook, Confasions of Pleasure pp. 46–49. .

Всю осень огромные караваны тянулись из Пекина в Долон-Нур, перевозившие несметные богатства Чингисхана; подводы, казалось, еле передвигались под тяжестью слитков золота и серебра. Проведя зиму 1215 года в Долон-Нуре и дирижируя оттуда покорением Пекина, Чингис вернулся в Монголию весной 1216 года; фактически он не был дома пять лет. Он щедро одарил сподвижников, назначив Мухали генералиссимусом Китая, Шимо Минганя, руководившего завершающим штурмом Пекина, — губернатором города.

Затем он отправил посольство к Сюань-цзуну в Кайфын, предлагая заключить мир, если Сюань согласится быть не императором, а царем Хэнаня. Когда император наотрез отказался принять его предложение, Чингисхан решил напасть на Цзинь южнее Желтой реки и поставил во главе двадцатитысячного войска Самуху, поручив ему эту миссию [1104] Krause, Cingis Han pp. 34–35. . Уже совершенно уверовав в свою непобедимость, Чингисхан вывел воинства Джэбэ и Субэдэя из Китая. Он щедро одарил Джэбэ большими владениями, но почему-то обошел вниманием Субэдэя, и эта неблагодарность по отношению к Субэдэю с его стороны, а впоследствии и со стороны его преемника Угэдэя, и сейчас вызывает недоумение.

Щедро вознаградил великий хан и Чинкая, ветерана Балджуна, а впоследствии главного администратора, фактически канцлера монгольской империи. Оценив по достоинству заслуги в войне с найманами, Чингис пожаловал ему табун отменных породистых лошадей. Чинкай отличился также во время осады Фучжоу в 1212 году, когда он продолжал биться, несмотря на тяжелую рану, нанесенную стрелой в левую руку. После захвата Пекина в 1215 году Чинкай взобрался на вершину Башни Великого Сострадания и пустил стрелы на все четыре стороны горизонта. Восхитившись находчивостью соратника, Чингисхан повелел отдать ему во владение все дома, имущество и угодья на расстоянии полета четырех стрел [1105] Waley, Travels of an Alchemist pp. 33–34. . Немалый фьеф достался и купцу-мусульманину по имени Джафар, с которым Чингисхан дружил со времени заключения Балджунского договора. В 1213 году Чингисхан столкнулся с неприятным затруднением — не мог с ходу преодолеть переход Цзюйюн. Оказалось, что Джафар часто бывал в этих местах по торговым делам; он и провел монголов по малоизвестным лесным и горным тропам, обеспечив внезапность нападения: цзиньцы даже не выставили караулы, монголы окружили их и перебили [1106] JR II p. 954. .

Киданьский чиновник и способный администратор Елюй Чуцай тоже удостоился ханских почестей [1107] Abel-Remusat, Nouveaux melanges II p. 64. . Но самая лестная и заслуженная похвала выпала на долю Шиги-Хутуху. После взятия Пекина Чингисхан послал Шиги и еще двоих офицеров-стражников Онгура и Архая провести инвентаризацию императорских сокровищ в городе. Цзиньский казначей, встретив первыми Онгура и Архая, предложил им «урезать» итоговую сумму и поделить денежный «навар» между собой. Онгур и Архай с готовностью согласились, но Шиги, когда и ему предложили участвовать в дележе, возмутился. Его ответ был резкий и суровый: все, что имеется в Пекине, теперь является собственностью хана, и предложение казначея провоцирует предательство. Шиги доложил об этом Чингисхану, а великий хан всего лишь отчитал стражей, но не казнил. Однако Чингисхан был чрезвычайно доволен поведением Шиги-Хутуху. Особенное удовольствие ему доставила нижеследующая фраза из доклада Шиги: «Это все принадлежит тебе; как же я посмею красть у тебя?» [1108] В русском тексте «Сказания» этот эпизод излагается иначе (§ 252). — Прим. пер .

Странно, но в 1215–1216 годах империя Цзинь устояла, хотя проблем у нее было более чем достаточно. Рейды монголов не задели лишь провинцию Хэнань к югу от Желтой реки, но во второй половине 1215 года там разразился массовый голод [1109] RT I p. 224; SHO pp. 239–240; SHR pp. 179–180; d'Ohsson, Histoire I p. 148; Rachewiltz, In the Service pp. 80–82; Ratchnevsky, 'Sigi Qutuqu, ein mongolischer Gefolgsmann im 12–13 Jahrhundert,' Central Asiatic Journal 10 (1965) pp. 87–120 (at pp. 98–103); Buell, Dictionary pp. 243–244. , вызванный отчасти наплывом около миллиона дополнительных едоков — войск и их семейств, пришедших на юг вместе с императором. Сюань-цзун пытался снять остроту кризиса продажей и перераспределением государственных земель, но этим занимались продувные лендлорды, присваивавшие общественные земли или наживавшиеся на их продаже [1110] Lee, Economic History pp. 325–326. . Особенно тяжелая ситуация сложилась в провинции Шаньдун, где на исходе 1215 года крестьяне подняли восстание. Для правителей Цзинь это было настоящим шоком: они думали, что все недовольные крестьяне ушли на юг во владения Сун в двадцатых годах XII века [1111] This became the jacquerie of the Red Coats or Red Jackets, sometimes hailed as primitive rebels or the first of the peasant revolutionaries — though most sober historians think this anachronistic and assert that the Red Coats were simply bands of condottieri. Frangoise Aubin, 'The Rebirth of Chinese Rule in Times of Trouble: China in the Early Thirteenth Century,' in Schram, Foundations and Limits pp. 113–146. . Проявляя необычайную энергию или просто желая сокрушить слабого противника после унизительных поражений от монголов, цзиньцы нанесли яростный удар. Они отправили в Шаньдун целую армию подавлять восстание, положив начало партизанской войне, погубившей около 40 000 человек только за шесть месяцев 1215 года. Вожаков восстания привезли в Кайфын и казнили, но вирус мятежа был живуч, во главе восстания появлялись новые лидеры. В свалку ввязались сунцы, стремясь к своей выгоде использовать мятеж, заключили альянс с «красными куртками», как называли восставших крестьян, и к 1217 году отобрали провинцию Шаньдун у цзиньцев [1112] Martin, Rise p. 181. The Secret History becomes very confused at this point, as it has 'Red Caps' fighting for the Jin (SHO p. 238; SHR pp. 178–179). The Jin actually used a force known as the 'Multicoloured Caps' as an anti- Red Cap force (Rachewiltz, Commentary pp. 912–913). .