Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

— А кто-то говорил, что сорок большевиков — это мало! — нервно хохотнул он, вытирая фуражкой мокрый от пота лоб и оглядывая поле сражения, с которого позорно бежало около двух тысяч оппозиционеров. — Сорок настоящих большевиков — это о-го-го!

Но сомневающегося среди победителей он не обнаружил.

— Рютин, гаварышь? — негромко переспросил Сталин стоящего напротив председателя ОГПУ Менжинского.

— Так точно, товарищ Сталин. Человек горячий и несколько увлекающийся…

Сталин довольно сильно изменился за шесть минувших лет. Он несколько раздался вширь, лицо округлилось, наметился второй подбородок, в движениях и взгляде появилась не просто уверенность в себе, но и бросающаяся в глаза значительность и властность. Он остановил Менжинского плавным движением руки, произнес, отделяя каждое слово, будто отсчитывая золотые монеты:

— Я думаю, товарищ Менжинский, что это хорошая увлеченность. И очень полезная для нашей партии. — Помолчал, глядя поверх головы председателя ОГПУ, продолжил: — Вообще говоря, настоящий революционер должен иметь горячее сердце и холодную голову. Судя по всему, у товарища Рютина есть и то и другое.

Сказав это, отошел к столу, чиркнул спичкой, разжег погасшую трубку, вернулся назад мягкой, скользящей походкой, повел в воздухе рукой с зажатой трубкой, будто очерчивая незримый круг истины:

— Если бы все так увлекались борьбой с оппозиционерами, партия давно бы решила эту проблему в пользу единства и сплоченности своих рядов в борьбе за построение действительно социалистического порядка.

Поплямкал губами, вытягивая дым из трубки, усмехнулся в прокуренные усы, подвел итог:

— Я думаю, нам в дальнейшем еще очень пригодится увлеченность товарища Рютина… товарищ Менжинский.

— Я совершенно с вами согласен, товарищ Сталин, — покорно склонил интеллигентную голову председатель ОГПУ, гася колючий взгляд умных глаз за полуприкрытыми веками.

По улицам Москвы мела поземка. Снежные вихри, выстуженные тридцатиградусным морозом, хлестали по стенам домов, сухим шорохом наполняя почти безлюдные улицы. Низкое небо серой мутью неслось над самыми крышами, цепляясь за маковки церквей; заледенелые ветки деревьев звенели при каждом порыве ветра, словно тысячи хрустальных висюлек, с мольбой обращая к небу корявые руки.

Человек лет двадцати шести, чуть выше среднего роста, одетый в потертую короткополую шубейку, широкими шагами шел по улице Рождественке, прикрывая от встречного ледяного ветра лицо высоким бобровым воротником, тоже основательно потертым. Звали этого человека Алексеем Петровичем Задоновым, и был он сыном известного в стране строителя железнодорожных мостов Петра Аристарховича Задонова, высоко ценимого не только старой, но и нынешней властью. Алексей Петрович спешил в Верховный суд РСФСР, расположенный на улице Ильинке, где в качестве обвинителя на процессе по делу о взяточниках и расхитителях в аппарате Наркомата путей сообщения должен выступать Андрей Януарьевич Вышинский.

Заметив извозчика, дремлющего на козлах, утопив голову в лисьем малахае в высокий бараний воротник, в то время как его лошаденка медленно брела по улице, глянув на часы и поняв, что опаздывает, Задонов вскочил на приступок рессорного возка, ткнул кулаком в извозчичью спину и, когда из воротника показалась бородатая физиономия с сосульками на усах, велел везти себя на Ильинку.

— Поспеши, братец, опаздываю, — сообщил он извозчику, и тот, встрепенувшись, забрал в руки вожжи и, подергав ими, прикрикнул:

— Ну, пшла, ш-шал-лава!

И лошаденка послушно пустилась вихляющей рысью.

Возле здания суда Задонов щедро расплатился с извозчиком и вошел в подъезд, предъявив милиционеру удостоверение нештатного сотрудника газеты «Гудок».

На этот процесс Алексея Задонова гнала не только популярность Вышинского, завоеванная им в качестве обвинителя с начала двадцатых среди московских обывателей, часто собиравшихся послушать его зажигательные речи, отличавшиеся непримиримостью ко всяким жуликам и прохиндеям, оказавшимся у власти, но более всего потому, что редактору газеты Наркомата путей сообщения «Гудок» понадобился отчет о процессе, который, собственно говоря, и был затеян на основе критических публикаций этой газеты.

К тому же это было первое задание, которое нештатный корреспондент Задонов получил от самого Главного редактора, и, если ему удастся сделать такой материал, который Главного устроит, то, вполне возможно, его возьмут в штат, и тогда закончится то двойственное положение, которое уже второй год угнетает его своей неопределенностью.

Слава богу, Задонов успел к самому началу заседания, потому что, опоздай он хотя бы на минуту, его могли бы и не пустить, и тогда вышел бы полный конфуз, который положил бы конец его мечтаниям и надеждам.

Дело в том, что Алексей, как и его старший брат Лев, идя по стопам своего отца, закончил МИИЖД — Московский институт инженеров железнодорожного транспорта, и еще в институте начал пописывать в разные газеты мелкие заметки на технические темы, чаще всего касающиеся железных дорог и всего того, кто и зачем по ним ездит, что по ним возят и куда, но не из каких-то там идейных и прочих соображений, а исключительно по причине своего стеснительного финансового положения и нежелания разрешать это унизительное положение с помощью отца или старшего брата. Однако же ему бы и в голову не пришло искать заработок таким необычным способом, если бы его не избрали в факультетскую редколлегию стенной газеты, выходящую раз в неделю под названием «Наше железное будущее».

В то время, то есть сразу же после Февральской революции, но более всего после большевистского переворота, в институте желдортранса, — как, впрочем, и во всех других учебных заведениях Москвы и прочих городов, — общественная жизнь бурлила, как в перегретом паровозном котле, иногда перехлестывая через край, втягивая в свои водовороты и таких весьма пассивных с политической точки зрения людей, каким и был Алексей Задонов, потомственный дворянин — по матери, удостоенный этого звания за заслуги перед троном и отечеством — по отцу. Тогда в стенах учебных заведений царило студенческое самоуправление, свергавшее профессоров-ретроградов и призывавших на кафедры молодых и скороспелых энтузиастов. Стенная газета в те поры была рупором молодых радикалов и революционеров, заполонивших институтские аудитории. Через некоторое время выяснилось, что Алексей Задонов «владеет пером», способностью анализировать события и давать им весьма оригинальное толкование. И кто-то посоветовал ему предъявить эти способности тому же «Гудку» и, чем черт ни шутит, иметь с этого кое-что на карманные расходы. Алексей Задонов после некоторых колебаний эти свои способности предъявил, был принят в редакции довольно благосклонно и вскоре получил удостоверение нештатного сотрудника.