Йожеф Лендел - Избранное

Собравшиеся массы народа Петефи ведет к министерскому дворцу, а сам обращается к совету. Бросает упрек Баттяни и Сечени в излишнем промедлении. Баттяни оправдывается тем, что нет денег. На лице поэта появляется характерная язвительная улыбка.

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — говорит Баттяни, — на то, мол, вы и министры, чтобы раздобыть средства. Достаньте хоть из преисподней, если больше неоткуда.

— Вздумай я отрицать это, вы не поверили бы мне, господин министр.

А под датой 14 мая мы находим в дневнике странную запись:

«Мне делают упреки, что я катаюсь верхом и прогуливаюсь с А. Кларком».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Трудно сказать, что бы это значило. Лучше рассмотрим по порядку, что делается с мостом и чем занят Кларк.

Строительство моста в 1848 году продвигается быстрее, чем когда бы то ни было. 28 марта смонтированную на подсобном мостике первую цепь — Адам Кларк сконструировал специально для этой цели подъемный механизм и тали — натягивают на верх пилона. Работу выполняет паровая машина мощностью в двадцать пять лошадиных сил: бывший механик «Выдры» знает свое дело.

У Сечени нет времени заниматься мостом. В тот самый день он говорит Деаку памятные слова, что их, мол, вздернут либо верхи, либо низы. В дневнике он на чем свет стоит поносит своих коллег-министров:

«Чернильные души, хвастливые болтуны, жалкие охотники за удачей! Ну и компания!»

Дальше он приводит слова Кошута:

«Лишь бы удача не покинула нас еще неделю! Поистине великолепная политика!»

Лишь 18 апреля Сечени выбирается на строительство:

«Мост кажется гигантским… Ему не дождаться своего завершения! Это Вавилонская башня, источник нашего хаоса».

Он часто встречается с Кларком и вместе с ним и Фером — управляющим вальцовой мельницы — ведет переговоры о производстве оружия, ставшем насущной необходимостью. Некий коммерсант и промышленник по фамилии Доббс, личность в высшей степени сомнительная, хватается за это дело, почуяв, что запахло медом военных поставок.

Сечени, видимо, раскусил этого типа:

«Доббс накличет на нас беду, а то и петлю».

Но переговоры тем не менее идут. Доббс предлагает выпустить вальцованные ружейные дула. Сечени спрашивает мнение Кларка.

— Чушь! — одним словом расправляется Кларк с предложением своего соотечественника.

1 мая — с значительным запозданием по причине революционных событий — все же прибывает партия цепей, а 27 мая сообщается о прибытии последних партий.

В Пеште царит разброд. Смута и беспорядки глубокие и серьезные — нечто подобное тому, что в недавнем прошлом происходило в колониях. Венгерские рабочие возмущены мизерной платой и привилегированным положением иностранцев. Терни Кларк несколько лет спустя так опишет разыгравшиеся события:

«В начале июня пештские рабочие устроили почти всеобщую забастовку, а 8-го чуть ли не тысячной толпой двинулись ко всем крупнейшим пештским и окрестным заводам вынудить управляющих, чтобы те брали на работу исключительно венгров, а иноземцев выслали прочь. Управляющие на железной дороге и на вальцовой мельнице, по всей вероятности, сильно напуганные, выполнили это требование и подписали соответствующий манифест. После этого толпа направилась на строительный участок к мосту и повторила свое требование. Мистер Адам Кларк, однако, отказался вступать в переговоры с кем бы то ни было, кроме законных властей. И хотя смутьяны ссылались на «свободу» и «равноправие», он послал за помощью в городскую управу, к полицмейстеру и министру внутренних дел. Когда демонстранты уже готовы были причинить зло, явился граф Сечени и своей речью на венгерском языке отвлек их внимание, пока охрана — приписанные к строительному участку чуть ли не шесть десятков человек — вооружилась мушкетами и штыками и выстроилась грозной стеной; она сдерживала толпу, пока не прибыл полицмейстер, который именем закона призвал демонстрантов разойтись. Толпа с большим недовольством рассеялась, слышались угрозы бастующих, что они еще вернутся и подпалят участок со всех четырех сторон».

Кларк излагает эту историю так, как ее рассказал бы любой буржуа на его месте. К сожалению, никакой другой более достоверный источник мне не известен. Сечени в дневнике не упоминает об этой своей речи; он пишет лишь, что 6 июня Кларк отклонил петицию, а 7 июня роняет замечание: газета «Марциуш Тезенэтедике» подвергла его резким нападкам из-за Кларка; позднее он замечает, что Кларк впал в крайне подавленное настроение. И наконец:

«Я порываю со всяческими предприятиями! Мост не сооружается».

О сцене, описанной Терни Кларком, я обнаружил лишь такое упоминание:

«После обеда сборище у моста. Я отправляюсь к ним. Рабочие грозят поджогом».

9 июня следует пометка: «Кларк подавлен», — а 10-го: «Волнения ремесленников стихли».

Правда, в записи от 12 июня мы читаем: «Сижу, словно на раскаленных углях». Но не из-за моста — солдаты-итальянцы, распущенные по домам, передают свое оружие национальной гвардии: «Теперь станет две тысячи вооруженных разбойников — вкупе с 17 тысячами промышленных рабочих». Кстати заметить, Сечени точнее всех тогдашних статистических источников устанавливает число рабочих и подмастерьев…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Кларк? А что еще ему оставалось делать? Во-первых, требование рабочих — убрать иностранцев — само по себе национал-шовинистское, хотя и справедливое в тех случаях, когда иностранные рабочие занимают привилегированное положение. Но нельзя же требовать от Кларка, чтобы он согласился уволить самого себя? Этого не позволяли ни его личные интересы, ни интересы дела.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да, национал-шовинистских брожений тоже хватало повсюду. Ведь принцип divide et impera [91] Разделяй и властвуй (лат.) . был испытанным политическим оружием Габсбургской империи. Настроить южных славян, румын и представителей прочих наций против венгерской революции — тоже один из ходов этой политики. А у Кошута не хватало политической дальнозоркости, чтобы протянуть им дружественную десницу. Немцы же и с венграми обращаются свысока. По словам эрцгерцога Иштвана, Лазар Месарош, императорский офицер, впоследствии военный министр революционного правительства, — «ein gemeiner Ungar» — «всего лишь обычный венгр». Ну а Сечени? Он то жалеет венгров и превозносит их до небес, то смешивает с грязью. Когда демобилизованные итальянцы еще не собирались передавать свое оружие национальным гвардейцам, он жалуется: «Все довольны своим положением, за исключением чистопородных аристократов». Замечу мимоходом, что этот Месарош, «gemeiner Ungar», несколько месяцев спустя схлестнется с Петефи, потому как капитан Петефи не носит предписанный формой галстук…