Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

— Моя сестра свободна в проявлении своей воли, — повторил Ездра. — Но для нас, детей Израиля и народа Завета, существуют законы. И это не твои законы, сын Персии, и не твои боги.

— Что ты хочешь сказать, Ездра?

— Закон Моисея гласит: «Не отдавай детей своих Молоху, чтоб обесчестить святое имя мое» . Он гласит: «Если нечистый мужчина ляжет с женщиной, нечисты будут оба» . И к такой нечистой женщине брат не может приблизиться. Он более ей не брат. Лейла должна будет выбрать.

— А, теперь понимаю! — усмехнулся Антиной, не в силах бороться с охватившим его гневом. — Стоит Лейле стать моей супругой, и ты больше не захочешь ее видеть?

— Я ничего не решаю сам. Я подчиняюсь Закону и Слову, которые Яхве дал Моисею. Закон гласит, что жены Израилевы найдут себе супругов среди народа Израилева. А ты не принадлежишь к этому народу. Вот и все.

— У тебя короткая память, Ездра. Было время, когда твоя рука обвивалась вокруг моей шеи и ты заставлял меня клясться, что нас ничто никогда не разлучит. Время, когда ты говорил: «Лейла — это наше сердце и наша кровь, которые объединяют нас».

Рот Ездры приоткрылся, лоб и щеки залил багровый румянец. Согдиам увидел, как пальцы его сжались в кулаки и костяшки побелели. Он подумал, что сейчас Ездра ударит Антиноя, но напряжение вдруг спало. Грудь Ездры наполнилась воздухом, и с его губ сорвался сухой смех.

— Да, то было время, когда я еще не был Ездрой. Но это время прошло. И ты ошибаешься. У меня длинная память, куда длиннее, чем ты можешь вообразить. Она восходит к первым дням народа Израилева. К тому дню, когда Яхве призвал Авраама на горе Харрана.

— Ездра, ты говоришь о твоем Боге, а я слышу лишь голос твоей ревности! — яростно возразил Антиной. — Ты знаешь, что я всегда с почтением относился к твоему Богу, и ты знаешь, что Лейла, оставаясь рядом со мной, будет и рядом с тобой.

— А теперь покинь этот двор.

— Ездра! — снова воззвал Антиной, поднимая руку, словно так он мог добиться, чтоб его услышали. — Ездра, не вынуждай Лейлу выбирать между нами. Ты станешь причиной ее горя!

Ездра не ответил. Он повернулся, зашел в комнату для занятий и закрыл за собой дверь. До этого дня Согдиам ни разу не видел, чтобы он так поступал.

Антиной секунду постоял перед закрытой дверью, потом отвернулся. Казалось, его глаза ничего не видели. На улице нетерпеливо фыркали лошади, раздавались ворчливые голоса солдат и смех отвечавших им детей.

Антиной развернулся всем телом и пошел к калитке. Смертельную бледность его лица не могли скрыть ни загар, ни борода. Согдиам смотрел, как он шел, словно слепой, но, дойдя до мальчика, поднял руку. Согдиам вздрогнул, когда теплая ладонь легла ему на затылок.

Антиной ласково погладил его. Потом, не говоря ни слова, быстрыми шагами покинул двор, поднялся на колесницу и пустил галопом упряжку, за которой побежали солдаты и дети.

Мастерская пропиталась тонкой кедровой и платановой пылью, заполнилась можжевеловой и дубовой стружкой. Запах вара и свиного жира смешивался с запахом миндального клея и свежевыдубленной кожи.

Для обоняния Мардохея эти запахи были как музыка. Как проникновенная бесконечная песня, на которую накладывался шум пилы, фуганка, сверла, ножниц и колотушек. Эта мастерская, просторная, как дом, наполненная воздухом, заставленная дышлами, обводками и скамьями, мотками вожжей, только что сбитыми колесами, была для него не просто удобным местом работы. Это был целый мир, где он был властелином. Мир бесконечных возможностей, где строились любые колесницы, которые только могли понадобиться в Сузиане. Колесницы с одной или тремя скамьями, для упряжек мулов, лошадей, а иногда ослов и буйволов, хотя такие почти больше не использовались, боевые колесницы и колесницы для путешествий, царских парадов или перевозки грузов.

Но сегодня, возможно, впервые в жизни, Мардохей не испытывал никакого удовольствия при виде своей мастерской.

Он ходил взад и вперед, не замечая ни рабочих, ни производимых работ, да и, по правде говоря, ничуть ими не интересуясь. Стараясь держаться поближе к улице, он вытягивал шею, прислушиваясь и пытаясь различить шум колесницы третьего стольника царицы. Той, которая сегодня утром увезла Лейлу к Парисатис.

С неприятным комом в желудке он уже много часов поджидал ее возвращения. Надвигались сумерки, а ее все не было. Северный ветер, кислый, как дыхание старика, задувал свет. Скоро пойдет дождь, но Лейла все не возвращалась.

Мардохей знал, что на другом конце двора, среди своих ткачих, точно так же не находит себе места от беспокойства Сара. Уже сто раз она приходила к нему с одним и тем же вопросом. Не слышно ли чего нового? А откуда и что он мог услышать? В сто первый раз Мардохей приказал, чтобы заперли на брус ворота, ведущие во двор.

Что, конечно, никого не успокоило.

Он по-прежнему прислушивался к каждому стуку колес. Дом их стоял на проезжей улице, и по ней проезжало множество повозок. Но у Мардохея был тонкий слух. Он был уверен, что различит колесницу третьего стольника. Каждая колесница издавала свой звук, потому что и колеса были разной величины, и корпуса разного веса.

Но на этот раз ему показалось, что он ошибся. Он услышал суматоху на улице, крики солдат, приказывавших толпе расступиться, различил пики солдат над головами прохожих. Но звук колесницы был не тот. Слишком легкий. Он увидел двух великолепных полукровок, стоящего на колеснице офицера в шлеме. Военная колесница… Он попытался разглядеть позади эскорта небольшую упряжку мулов, которая увезла Лейлу, но тут персидский офицер направил свою колесницу прямо к мастерской.

— Боже небесный! Антиной! — вскричал охваченный радостью Мардохей.

Несмотря на свою тревогу, Мардохей принял Антиноя с большой теплотой. Еврейский мастеровой с гордостью любовался персидским воином, в которого превратился любопытный и живой мальчуган, который несколько лет назад бегал у него под ногами и называл дядей Мардохеем, совсем как Ездра. Тронутый приемом, Антиной широко распахнул руки, и, преодолевая неловкость, они обнялись, всколыхнув давние воспоминания.

Мардохей рассмеялся.

— Я не привык обнимать офицера Артаксеркса Нового в полной форме!

— Под формой все тот же я! — возразил Антиной, скидывая шлем и накидку. — Не так уж я изменился, и мне по-прежнему хочется называть тебя дядей Мардохеем.

У Мардохея проступили слезы. Антиной с наслаждением втянул носом запахи мастерской. Здесь тоже ничего не переменилось.

— За время этой кампании, — сказал он, проводя рукой по глянцевой поверхности дышла, — я видел много красивых мест. Невозможно вообразить, как велик и восхитителен мир. Но мне всегда не хватало этой мастерской.