Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

Сара мягко кивнула, пытаясь утешиться мыслями, которые наверняка не раз приходили ей в голову.

— Конечно, ты права, — прошептала она. — Возможно, со временем ты изменишься. Никому не известно, чего Предвечный ждет от нас. Ты так молода! Еще недавно ты была совсем ребенком.

Во дворе хлопнула дверь, и снова воцарилась тишина. Они отстранились друг от друга, словно тела их вдруг налились тяжестью, и замкнулись в своей печали.

— Может, ты могла бы…

Сара заколебалась. То, что она собиралась сказать, было нелегко, и она не осмеливалась взглянуть на Лейлу.

— Я знаю, ты пьешь травы… — шепнула она наконец, — когда встречаешься с Антиноем. Ты могла бы забеременеть, тогда…

— Для какой судьбы? — прервала ее Лейла, не повышая голоса. — Родить ребенка, чтобы дать ему жизнь, полную позора? Никогда Антиной не сможет признать его своим сыном или своей дочерью, не рискуя навлечь гнев Парисатис на самого ребенка. Она не успокоится, пока не уничтожит его.

Сара, нахмурившись, ничего не ответила. Они замолчали.

В доме уже звучал утренний шум. Раздался голос Мардохея. Ему ответили голоса служанок. Скоро послышится первый перестук ткацких станков.

— Как это жестоко, — пробормотала Сара. — Если уж кто этого не заслуживает, так это ты.

— Никто не заслуживает того, чтобы стать жертвой безумия Парисатис.

Сара внезапно повернулась и схватила руки Лейлы.

— Я хочу знать одно: ты пойдешь за ним?

Взгляд ее был пронзительным, губы затвердели, как будто она готовилась принять удар.

— Если ты тоже уйдешь в Иерусалим, мы с Мардохеем останемся одни. Он никогда не захочет покинуть Сузы.

Лейла покачала головой.

— Ах, тетя Сара! Я не знаю! Не знаю!

Минуло не одно утро, и однажды Аксатрия вернулась из нижнего города с красными пятнами на щеках.

Она как и в предыдущие разы относила белье и еду Ездре и учителю Баруху и нашла Согдиама в крайнем возбуждении, хотя и горько сожалевшего об отсутствии Лейлы.

Уже на протяжении двадцати дней Захария и человек двадцать его близких — братьев, дядей и племянников, приходили слушать Ездру, который читал им длинный свиток законов Моисея.

— Согдиам утверждает, что всякий раз, когда чтения заканчивается, они толпой окружают Ездру и спрашивают: «Когда же ты поведешь нас в Иерусалим? Что мы делаем здесь? Мы только теряем время!» Ездра из себя выходит, объясняя им, что они могут отправиться в Иерусалим и без его помощи. Он говорит им: «Дорога перед вами, достаточно ступить на нее!» Говорит, что он не Неемия и не может вернуться в Иерусалим, пока учение его не будет закончено и пока не будет согласия Цитадели… Короче, все, что ты и так знаешь.

— А учитель Барух что говорит? — спросила Лейла.

— Вот именно, учитель Барух…

В глазах Аксатрии зажегся лукавый огонек.

— Что до учителя Баруха, то, похоже, из него и слова не вытянуть, пока друзья Захарии беседуют с Ездрой. Ни слова, ни даже кивка. Но как же он смотрит!

Развеселившись, она достала из складок своей туники короткий свиток папируса.

— Когда я уже собиралась уходить, он попросил меня оправить ему постель. Я уже оправила его постель, но капризы учителя Баруха… Пока я заново взбивала его подушки, он засунул вот это в рукав моей туники. Ездра читал в своем углу и ничего не видел. Учитель Барух прошептал мне: «Отдай Лейле, но только ей самой».

Пока Аксатрия говорила, Лейла развернула свиток. Он содержал всего несколько строк, написанных таким мелким почерком и такими прозрачными чернилами, что ей пришлось поднести свиток к лучу света, чтобы различить буквы.

Голубка моя. Не теряй веры. Ездра велик, Ездра слушает тебя так же, как он слушает Яхве. Не бойся ничего. На тебе рука Яхве. Гони сомнения прочь. Помни о море, которое Яхве разверз перед Моисеем. Не бойся ничего, голубка моя. Говори с сильными мира сего так, чтобы они услышали тебя, и все будет хорошо.

— Что он написал? — нетерпеливо спросила Аксатрия.

Ей пришлось дважды повторить свой вопрос, прежде чем Лейла прочла вслух слова учителя Баруха.

Разочарованная Аксатрия снисходительно заметила:

— Не больно много в этом толку, верно? Может, у него уже с головой не ладно. Согдиам говорит, что он почти не встает с постели. Когда он сунул мне свиток, его глаза смеялись, как у мальчишки. У стариков такое бывает, они становятся словно малые дети.

Лейла не ответила.

Она слышала ясно то, чего не вывело перо учителя Баруха, как если бы он прошептал ей это на ухо.

На этот раз за Лейлой явился не третий стольник, а евнух стражи Парисатис. Накидка из медвежьих шкур покрывала его плечи, алый тюрбан был глубоко надвинут, скрывая безбородое лицо.

Лейла предстала перед царицей-матерью в той же одежде, в которой покинула дом Мардохея. Поверх желтой шерстяной туники, перехваченной в талии синим поясом, она набросила большую шерстяную шаль, затканную серебряными нитями и расшитую зеленым и алым шелком. Гребень слоновой кости с вырезанными на нем пятиконечными звездами придерживал ее волосы. С мочек ушей свисали переливающиеся янтарные серьги, длинные бусы из такого же янтаря дважды обвивали шею.

Она шла, очень прямая, высоко подняв подбородок и сжав неподвижные губы. Она была не просто красива. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы оценить всю твердость и пылкость ее воли. Даже служанки и евнухи заметили это, пока вели ее через лабиринт коридоров и залов.

Ее не заставили ожидать ни секунды.

Царица-мать приняла ее в круглой, как шатер, комнате. Пол и стены были покрыты десятками ковров и драпировок. Жаркий огонь горел в большом бронзовом очаге, занимавшем весь центр помещения, дым от которого выходил через медный дымоход в крыше.

Раскинувшись на кровати, подвешенной к балкам и покрытой шкурами диких зверей, Парисатис играла с египетскими котятами, зеленоглазыми с черной шерсткой. Она радостно повизгивала, дразня и тормоша их на тысячу ладов, бросая ругательства, когда удар маленьких когтей раздирал ей кожу на запястьях. Ее тонкая белая туника, точно такая же, в какой Лейла видела ее в предыдущий раз, была покрыта крошечными капельками крови. Она, казалось, не слышала голоса евнуха, объявившего о приходе Лейлы.

Лейла приблизилась к Парисатис на десяток шагов и, закрыв глаза, упала ниц.

Когда она поднялась, Парисатис разглядывала ее. Разглядывала медленно, бесконечно долго, пока раздраженные котята тыкались ей в руки, требуя продолжения игры, цеплялись за тунику, царапали бедра и живот.

На мгновение в комнате появились служанки и евнухи. Неслышно двигаясь по коврам, приглушавшим их шаги, они подложили топлива в огонь, заправили ароматные кадильницы и исчезли, оставив только двух евнухов на страже у входного полога. Лейла не смела шевельнуться, несмотря на затекшие руки и ноги.