Марек Альтер - История Лейлы, сестры Ездры

Парисатис продолжала рассматривать ее, не обращая внимания на котят, которые неожиданно свернулись клубочками у нее между бедер. Глаза царицы были так неподвижны, а зрачки так огромны, что Лейла подумала, не приняла ли она наркотики.

Вдруг без всякого предупреждения царица бросила котят через всю комнату. Котята разразились гневным пронзительным мяуканьем, в то время как царица повернулась на бок, отведя наконец глаза от Лейлы.

Накинув на плечи леопардовую шкуру, она заявила ровным голосом:

— Что ж, я знала, что гонора тебе не занимать. Но обратиться с просьбой ко мне, к Парисатис, — такого еще никто себе не позволял!

— Благодарю за ответ, царица.

— Кто это тебе сказал, что я ответила, маленькая самонадеянная еврейка?

Лейла замолчала, опустив глаза. Пот каплями проступил у нее на затылке.

— Никто и никогда ничего не просит у Парисатис.

— Да, царица.

— Тогда почему ты отправила мне эту табличку, идиотка? Или ты действительно хочешь испытать мой гнев?

— Нет, царица.

Несмотря на уверенность в себе, несмотря на слова учителя Баруха, несмотря на всю свою решимость, Лейла так сжалась от страха, что ей пришлось набрать в грудь воздуха, чтобы восстановить дыхание.

Парисатис поймала за хвост самого дерзкого из котят, который карабкался по звериной шкуре в досягаемости от ее руки.

— Я жду, — раздался ее голос одновременно с мяуканьем котенка.

— Царица, я подумала, что только ты одна можешь помочь мне.

Парисатис испустила крик, который обратился в смех.

— Я, помочь тебе! Да ты с ума сошла! Помочь тебе? С какой стати я буду тебе помогать?

Смех оборвался так же внезапно, как и начался. Повисло молчание.

Парисатис гладила котенка, прижав его к груди, потом мягко повернулась к Лейле:

— Помочь тебе в чем?

— Царица, мой брат Ездра хочет припасть к стопам Царя царей и попросить у него дозволения повести в Иерусалим тех из нашего народа, кто еще живет в изгнании здесь, в Сузах и Вавилоне.

Своим коротким указательным пальцем Парисатис заставила котенка широко разинуть пасть. Он куснул ее, сначала игриво, потом все с большей и большей яростью. Парисатис хмыкнула, схватила его за шею и сунула к себе под бок, под леопардовую шкуру, где Лейла не могла его видеть, и обратила к ней удивленно приподнятую бровь.

— Почему? Разве им плохо живется здесь?

— Сион — это место, которое Яхве, наш Бог, предназначил отцам нашего народа, царица. Сегодня Иерусалим, наш город, лежит в руинах, потому что мы остаемся здесь, вместо того чтобы быть там. А там царят хаос и разруха. Там не уважают ни наших законов, ни законов нашего Великого Царя Артаксеркса Нового. Если падение Иерусалима станет злом для нас, евреев, оно будет злом и для Царя царей. В скором времени греки и египтяне смогут завладеть городом. Это ослабит все западные границы.

Взгляд Парисатис становился все пронзительней по мере того, как Лейла излагала свои объяснения.

— Еще и политика! Видано ли такое? Ты являешься к Парисатис с царственным видом и смеешь говорить со мной о политике. Куда ты лезешь? Это не женского ума дело, и уж тем более не девчонок вроде тебя.

— Царица, именно по этой причине я и хотела, чтобы брат мой Ездра преклонил колена перед Царем царей.

Парисатис, ворча, покачала головой.

— Упрямая, и на языке всегда готов ответ! Почему твой брат?

— Потому что он единственный, кто на это способен, царица. Он один, и никто иной.

— «Он один и никто иной», — усмехнулась Парисатис, передразнивая Лейлу. — И, разумеется, это ты так решила! Еврей из нижнего города, который сидит по уши в грязи и нищете, слушая нудные иеремиады старика, зажившегося на этом свете! И он должен стать предводителем евреев?

Парисатис разразилась пронзительным смехом, напоминающим звук трещотки. Лейла задрожала, словно сотни иголок вонзались в ее спину.

— А! Видишь, ты удивлена. Парисатис знает куда больше, чем ты думаешь. Я знаю все, девица Лейла, я знаю все! Никогда не забывай об этом.

Царица еще ворчала, но уже с долей безразличия. Казалось, она размышляет о чем-то другом, ее взгляд отдалился, и снова повисло долгое молчание, прежде чем она продолжила. Лейле казалось, что она различает мяуканье котенка под леопардовой шкурой, пока остальные котята тихо играли под ложем царицы.

— Ты просишь, — неожиданно сказала Парисатис, — но что ты предлагаешь взамен?

Лейла молчала, опустив голову.

Парисатис гневно процедила:

— Вот что ты сделаешь взамен: твой брат отправится в Иерусалим, и ты последуешь за ним.

Лейла не подняла лица.

— Я желаю слышать твой ответ, дочь моя! — крикнула Парисатис.

— Да, царица.

— Ты уйдешь в Иерусалим и забудешь Антиноя.

Вонзившиеся в спину Лейлы иголки превратились в клыки.

— Да, царица.

— Больше никаких клятв, никаких свадеб. Никакого Антиноя меж твоих бедер. Это понятно?

— Да, царица.

Воркующий смех Парисатис поплыл в густом воздухе, извиваясь как змея.

— Ведь именно это ты и пришла сказать мне, верно? Что ты боишься меня и умоляешь отпустить тебя подальше от своей великой любви. Прощай, клятва, прощай, клятва! Но ты слишком горда, чтобы это признать. В сущности, ты не храбра, а лишь горда. Маленькая гордая девочка, которая разыгрывает из себя даму. Теперь можешь благодарить меня.

Лейла подняла лицо. Несмотря на стыд, слезы катились по ее щекам.

— Благодарю, царица, — прошептала она.

Парисатис улыбнулась, прищурив веки; верхняя губа ее приподнялась, открывая мелкие зубы. Морщины вокруг рта расползлись по щекам, состарив ее лет на десять.

Она вытащила правую руку, которая оставалась под леопардовой шкурой. В руке был зажат котенок, которого она бросила к ногам Лейлы. Он упал и остался лежать неподвижно. Затылок его был размозжен. Котенок был мертв.

— Вот мой совет, девица Лейла. Сделай так, чтобы я тебя забыла.

Широко раскрытыми глазами она смотрела в стену своей комнаты. Слова Парисатис снова и снова отдавались у нее в голове. Мяуканье и мертвое тело котенка — все смешалось, стало зыбким и страшным.

Что сказала царица? Что сказала она сама? Она больше ничего не знала. Следовало ли понимать, что Парисатис ей поможет? Поговорит с Царем царей и посоветует ему призвать к себе Ездру?

Как понять?

Или это было лишь еще одно напрасное унижение?

На что она согласилась?

Не видеть больше Антиноя.

Не любить больше Антиноя. Не целовать и не ласкать его.

И, возможно, все напрасно.

И опять слова царицы и вся сцена, словно бесконечный волчок, прокручивались у нее в голове.

— Лейла…

Она так глубоко погрузилась в свои ужасные воспоминания, что не услышала шепота.

— Лейла!

Она различила тень. В комнате она была не одна.