Марек Альтер - История Сепфоры, жены Моисея

— Не приближайся ко мне, Моисей! Отныне я знаю, кто ты есть.

— Ты знаешь, кто я? Что ты хочешь сказать, брат мой? — искренне удивился Моисей.

— Я тебе не брат! — выкрикнул Тутмес. — Не смей произносить этого слова! Никогда!

— Тутмес, что означает твой гнев?

— Молчи и слушай. Жрецы обратились к Хемет, Хуму и Тоту. Они допросили служанок твоей матери… — тут он расхохотался желчным смехом и словно сплюнул: — Твоей матери Хатшепсут, моей преданной супруги, Божественной Дочери Амона, царицы Верхнего и Нижнего Египта! И вот их ответ: ты есть ничто, Моисей!

Моисей понял, что заговорщики наконец нашли орудие мести. Тутмес торжествовал. Моисей терпеливо ждал, пока тот успокоится и сдержанно сказал:

— Я никогда не претендовал на твое место, Тутмес.

— Молчи, молчи! Не смей возражать мне, мразь!

Щеки Тутмеса побагровели, фаланги пальцев побелели — так сильно вцепился он в ручки кресла.

— Раб! Раб и сын рабыни! Иудей, скверна в моем дворце! Вот что ты, Моисей! Это не Хатшепсут дала тебе жизнь. Ты плод обмана и лжи! Ты иудейский первенец, и ты не имеешь права на жизнь!

Потрясенный Моисей попытался задать вопрос, но Тутмес, продолжая изрыгать все новые ругательства, вызвал стражу, и в тот же день Моисей был брошен в яму для пленников.

— Несколько дней спустя меня вывели из ямы и отправили на юг, на строительство у Великой Реки Итеру, — сказал Моисей и осторожно взял из рук Сепфоры сухие ветки, чтобы подбросить их в затухающий очаг. — Я работал вместе с рабами среди моего народа, даже не зная его языка! Потом я убил архитектора Мем Пта и бежал, даже не увидев напоследок лица моей матери Хатшепсут. Я ничего не знал о ее судьбе, пока аккадийский торговец не пересек путь нашего каравана и не рассказал мне; «В стране Реки Итеру, Фараон опять стал мужчиной! Имя Тутмеса Третьего объявлено божественным! Имя Хатшепсут проклято, и его запрещено произносить. Фараон повелел разбить все камни, где было написано ее имя, разрушить ее статуи и храмы. Хатшепсут умерла, и ее останки даже не были положены в лодку, которая отвезла бы ее к Амону.»

Сепфора содрогнулась. Голос Моисея угас вместе с последними словами, и потрясенная Сепфора услышала вырвавшееся у него рыдание. Моисей встал, лицо его было скрыто тенью. Он повернулся, лихорадочно приблизился почти к краю обрыва и, подставив лицо ночи и ветру, выкрикнул:

— Я рос и был любим, ничего не зная о рабах, которые строили дворцы, в которых я жил. Я верил, что я был человеком, которым я не был. Я ничто! Тутмес прав. Но мой народ… О, мой народ! Как они могут мириться с такой жизнью? Как они могут терпеть такие страдания?

Сепфора встала, покрывало упало с ее плеч, но она не ощущала холода. Моисей повернулся к ней лицом. Пламя отражалось в его слезах, глаза расширились от неистового гнева. Он поднял руки, чтобы продолжить свой плач, и в эту минуту воздух содрогнулся от грома. Длинный глухой звук прокатился по небу, поднимаясь из глубины пещеры и моря. Беспощадный, могучий и ужасающий звук. Затем все стихло.

— Хореб! — прошептала Сепфора сдавленным голосом.

И тут звук снова возник, поднимаясь, как стон, из самой глубины скал, и горы отвечали ему эхом.

— Что это? — беззвучно спросил Моисей.

— Хореб, — повторила Сепфора успокаивающе. — Это говорит Хореб. Хореб гневается.

С искаженным лицом Моисей вгляделся во тьму, потом опять повернулся к Сепфоре, которая стояла, скрестив руки на груди, открыв ладони и закрыв глаза. Они молчали, прислушиваясь, но слышали только рев ветра и шум прибоя. Хореб молчал.

Сепфора расслабилась.

— Сегодня гнев его был короток. Может быть, он слышал тебя и ответил тебе? Может быть, твой гнев был его гневом?

Моисей взглянул на Сепфору с подозрением. Не смеется ли она над ним?

— Нет! Хореб не мой Бог. У меня нет Бога. Кто Бог иудеев? Я не знаю Его.

— Я видела, как ты молился Богу своей матери, — тихо ответила Сепфора.

Моисей пожал плечами. Лицо его смягчилось.

— Я обращался не к Амону, а к ней.

Сепфора не нашла, что ему ответить. Ей стало холодно, но Моисей, казалось, ничего не замечал. Она подумала о том, как бы ей было тепло в его объятиях, но отступила, когда Моисей сделал шаг ей навстречу. Он остановился и сказал:

— Теперь ты знаешь, кто я. Я ничего не утаил от тебя. Мое лицо открыто и душа обнажена.

Она отступила еще на шаг и уперлась спиной в шершавую стенку.

— А я? Знаешь ли ты, кто я?

— Дочь Иофара.

Она засмеялась, протянула ему свою черную руку, которая утопала в окружающей темноте:

— Ты веришь этому? Взгляни на мою кожу.

Моисей схватил ее руки:

— Ты Сепфора из Куша. Ты та, которую Моисей спас от пастухов у колодца Ирмны. Ты та, кто всегда знает, где меня найти, ты та, кто принес мне еду, не зная, кто я.

Они стояли, прижавшись к стене пещеры, отсвет пламени играл на их лицах. Острые выступы царапали спину Сепфоры, но она не чувствовала ничего, кроме прижимавшегося к ней тела Моисея. Она ждала и желала этого со страхом и страстью, как ждут жизни и смерти. Она хотела было оттолкнуть его, но не сделала этого и слушала его шепот:

— Ты знаешь, кто я! О, Сепфора, не смотри на меня как на принца Египта! Не будь такой, как твоя сестра! У меня ничего нет! Я Иудей без Бога и без семьи, которому твой отец дал его первого верблюда и первую овцу. У тебя есть все, а я лишь отражение того, что я вижу в твоих глазах. Ты жаждешь моих объятий, а я — я жажду тебя.

Горячее дыхание Моисея обжигало ее губы, тепло его тела защищало ее от ледяного ветра и темной ночи. Он говорил правду! Она была только женщиной, жаждущей его объятий. Он говорил правду! Она не могла не думать о нем как о принце. Она не могла не думать о могуществе сына Фараона, не могла забыть о том, какая у него белая кожа и какая у нее черная, о том какие они разные и о том, что она еще слабее тех иудеев.

Легкие пальцы Моисея скользили по ее губам, как в тот ослепительный день. Она хотела сказать ему. «Нет, Моисей! Мы не можем, мы совершаем грех! До меня еще не дотрагивался ни один мужчина!»

Но его затвердевший член прижимался к ее животу, и она, более не сдерживая себя, обхватила Моисея за шею, притянула к себе его лицо и открыла ему свои губы. Если Хореб и рокотал, она уже не слышала его.

Они лежали на покрывале. Огонь в очаге едва тлел, но они еще видели друг друга в его затухающих отблесках.

— Я вижу тебя, — шептал Моисей, — я вижу твою кожу, с которой не сравнится красота ночи!

Она целовала его, и жар ее поцелуев осушал слезы, которые жемчугами переливались на его ресницах. Моисей расстегнул застежку на ее тунике, покрывая поцелуями ее тонкие плечи, прижимаясь щекой к ее наполнившейся груди. Она то отталкивала, то притягивала его к себе, проводила пальцами по его коже и закрывала глаза.