Марек Альтер - История Сепфоры, жены Моисея

Моисей был так потрясен, что попросил Сепфору рассказать ему все, что она знала об Аврааме. И так они стали видеться то на рассвете, то в сумерках, до и после ежедневного труда. Моисей гладил живот Сепфоры, а она рассказывала ему все то, что слышала об иудеях от Иофара. Иной раз он сомневался в ее словах, считая, что она украшает историю или, напротив, омрачает ее, чтобы спровоцировать его. Тогда он бежал к Иофару и спрашивал:

— Правда ли, что только Ной и его домочадцы спаслись от потопа? Действительно на земле не осталось ни одной живой души, ничего живого? Как это может быть?

На что Иофар, смеясь, отвечал:

— Слушай мою дочь! Слушай мою дочь!

Но Моисей возвращался с новыми вопросами:

— Сепфора говорит, что у Лота были сыновья и дочери. Это правда?

То ему казался невозможным гнев Авраама против его отца Фарры, то зависть братьев Иосифа. Но больше всего его потрясло то, что Иосиф после того, как его продали Путифару, стал братом Фараона.

Однако на все его вопросы Иофар неизменно отвечал:

— Слушай мою дочь! Слушай мою дочь!

Для Сепфоры счастьем было видеть, с каким вниманием Моисей слушал ее рассказы, но от отца она не скрывала своего нетерпения:

— Он слушает. Только слушает. Скоро родится его сын, а он все еще не может решиться стать тем, кто он есть.

Иофар успокаивал ее:

— Терпение. Он слушает и учится. Время делает свою работу в его голове и делает свою работу в твоем чреве.

Однажды Сепфора, задыхаясь, прервала свой рассказ на середине. Тело ее затряслось, она закричала. Моисей вскочил от ее крика, пронзившего ему грудь. Сепфора перевела дух и улыбнулась с усилием, увидев, как побледнел Моисей, который казался совсем потерянным.

— Позови Сефобу и служанок.

Через секунду старая служанка, которая обычно принимала роды, уже выкрикивала приказания. Сефоба и служанки поддерживали Сепфору на кирпичном ложе, пока солнце не поднялось в зенит.

Моисей, Обаб, Сишевед и несколько других мужчин собрались вокруг Иофара на возвышении, где стояли кувшины с пивом и вином. Стоны Сепфоры слышались сквозь стены. На лбу Моисея проступали капли пота, и при каждом ее крике он выпивал глоток вина. Когда последний крик Сепфоры отозвался криком новорожденного, Моисей уже ничего не слышал: он был пьян и крепко спал.

У мальчика, лежавшего на груди Сепфоры, было широкое, как у Сепфоры, лицо и светлая кожа Моисея.

— Чем больше он будет похож на Моисея, тем лучше, — сказала Сепфора охрипшим голосом.

Она хорошо выспалась и утром с блестящими от счастья глазами сказала Иофару:

— Выбери имя моему сыну и обрежь его крайнюю плоть, как того требует традиция страны Мадиан.

— Имя ему выбрать легко, — ответил Иофар, поднимая ребенка. — Мы назовем его Гирсам, Пришелец .

Моисей запротестовал, когда узнал, что его сын потеряет кусочек своей малюсенькой плоти, которая будет кровоточить на жертвеннике Хореба:

— Вы хотите его убить, когда он только открыл глаза? Вы хотите сделать его бессильным?

Иофар, нисколько не обидевшись, ответил:

— Со мной сделали то же самое, когда я родился. Как ты видишь, я все еще жив, и у меня семь дочерей и сын.

Однако это не успокоило Моисея. Тогда Иофар объяснил ему, что Бог Авраама потребовал этого знака для того, чтобы Его Завет отпечатался в плоти каждого из Его сыновей.

— И мы до сих пор делаем это в Мадиане, это последняя связь с нашими предками.

— Это не касается моего сына! Я не Мадианитянин, а Сепфора и того меньше.

Он пошел к Сепфоре:

— Это невозможно, ты не можешь сделать этого с нашим сыном.

— Кто ты такой, чтобы говорить от имени твоего сына, — гневно ответила Сепфора. — Ты думаешь, достаточно испытать наслаждение между моими бедрами, чтобы решать его судьбу? Пока ты не станешь моим мужем, мой отец Иофар будет отцом ребенка, который вышел из моего чрева.

Стыд, который испытал Моисей, был так велик, что в течение ста дней он держался в стороне от двора Иофара и не видел Гирсама.

Со слезами на глазах он издали наблюдал за обрезанием и слышал, как Иофар воскликнул перед алтарем Хореба: «Пришелец! Пришелец!»

И Моисей, словно эхо, повторял вслед за мудрецом царей Мадиана, имя «Гирсам», как если бы он прижимал своего сына к своей груди.

Сепфора училась быть матерью. Гирсам населял ее ночи криками и плачем, которые она быстро успокаивала, а днем строил забавные рожицы, которые постепенно превращались в улыбки. Она научилась так застегивать свою тунику, чтобы удобно носить сына. Она научилась лишь дотронувшись до его кожи понимать, когда он голоден, когда ему хочется пить. Она непрестанно думала о нем, она смеялась и боялась вместе с ним. Она все время была окружена женщинами, которые давали ей тысячи советов и иногда делали мягкие упреки.

Этот женский водоворот держал Моисея на расстоянии. Сепфора никогда не просила, чтобы ему позволили приблизиться к ней или к их сыну. В течение нескольких лун они вели себя так, словно не знали друг друга. Только однажды Сефоба с горечью заметила, что Гирсам по праву носит свое имя.

— Пришелец — вот что он для своего отца! Можно подумать, что он родился от молитв ангела Хореба.

Служанки болтали по углам. Сепфора, мрачный взгляд которой спорил с чернотой ее кожи, резко обрывала их. Сефоба же довольствовалась тем, что по вечерам ворчала на своего мужа. Сишевед советовал ей учиться терпению у Иофара и сестры.

— Они знают, что делают. Моисей лучший из людей. Все изменится. Даже Обаба забавляет этот спектакль. Он говорит: «Моисей утверждает, что не родился еще тот человек, который может восстать против Фараона. Но он не знает того, что не родился еще тот человек, который может пойти против воли моего отца и Сепфоры!»

Во всяком случае, если кто и высказывался по поводу странных условий, в которых рос Гирсам, то говорилось все это вдали от ушей Иофара и его дочери.

Пришла зима, а вместе с ней и пора заниматься торговлей. Моисей сопровождал караваны по дорогам Эдома, Моаба и Ханаана. Эви-Цур, глава кузнецов, присоединился к их каравану. Его повозки были так тяжело нагружены ножами с золотыми рукоятками, кинжалами с кривыми лезвиями и булавами с длинными ручками, что каждую повозку тащили четыре мула.

Узнав об их возвращении, Сепфора поднялась на силосную башню, чтобы увидеть приближающийся в пыли караван. Как и все жены, она постаралась украсить себя. Она оделась в ярко-желтую тунику, расшитую нитями красной и синей шерсти, которые изображали крылья птицы. Надела ожерелье и браслеты и, чтобы подчеркнуть блеск глаз, накрасила их сурьмой. Сефоба, воплощение великолепия под длинным покрывалом, принесла ей кусочек амбры, которым Сепфора натерла ладони, вдохнула тяжелый пряный запах и положила благовоние в полотняный мешочек. Сефоба запротестовала: