Марек Альтер - История Сепфоры, жены Моисея

Вокруг стояла ледяная тишина. Мириам — глаза ее пылали — сложила руки, словно намереваясь, как молоток, опустить их на чью-нибудь голову. Рука Иокевед легла на руки дочери, и, повернувшись к Аарону и к старцам, Иокевед сказала:

— Слушайте слова Моисея. Он говорит справедливо. Я отдала своего первенца воде и молилась о том, чтобы какая-нибудь женщина нашла его. Я молилась о том, чтобы она любила его, как я любила его. Вспомни, Мириам! Усмири свой гнев, дочь моя, ты молилась вместе со мной. Слушай слова Моисея. Его мать Хатшепсут скоро отправится к своему Богу, она хочет сохранить лицо Моисея в своих глазах. Это только справедливо, в этом нет зла.

— Нет зла? О чем ты думаешь, женщина? — вмешался один из старцев. — Ты говоришь, что Египтянка отправляется к своему Богу? Но ее Бог — ложь и мрак, стыд перед лицом Яхве!

Моисея вновь охватил гнев, но тут и Сепфора больше не могла сдержать своей ярости:

— Неужели вы не способны довериться ему? Вы без конца повторяете имя Моисея и имя Господа Яхве, но вам лучше пить молоко, смешанное с гнилой водой! Изо дня в день вы опьяняете себя словами Моисея и словами, которые ему сказал Яхве. О да! Вы пьяны, и вы глухи! Неужели вы думаете, что Моисей может совершить хоть одно движение или сказать хоть одно слово, которые не отвечали бы воле Яхве? Предвечный сказал Моисею: «Ступай! Я посылаю тебя к Фараону. Я буду с тобой, Я буду у уст твоих»… Вы думаете, что это пустая болтовня, которую вы можете без конца толковать? Вот уже много дней, как Моисей объявляет вам волю Господа Яхве. А вы, вы продолжаете действовать так, словно это только слова! Когда же вы поймете, что то, что должно быть совершено, было решено давно, еще до того, как Моисей ступил на землю Мадиана? И что ничего, ничего не может встать на его пути? Доверьтесь ему! Если бы Предвечный не желал того, чтобы Моисей увидел свою мать Хатшепсут, неужели она была бы еще жива? Или вы думаете, что у вашего Бога нет такой силы?

При ее последних словах на всех лицах выразились удивление, исступление и гнев, который Мириам, не сдерживаясь, излила:

— Как ты смеешь так говорить, ты, которая даже не принадлежит нашему народу? Уж не хочешь ли ты нам преподать урок, чужестранка? Знаешь ли ты, что твои соплеменники простираются ниц перед Фараоном, и поднимают оружие по его приказанию?

— Мириам! — закричал Моисей. — Молчи!

— Ты слишком долго слушал сказки мадианитян, мой брат, — возразила Мириам, не собираясь молчать. — Может быть, они звучали сладко. Но сегодня ты вернулся к своему народу, и ты должен слушать его. Открой глаза, Моисей, слушай старейшин, исправь ошибки, в которые они ввергли тебя. Мадианитяне никогда не были народом Иосифа, и они не твой народ.

— Не давай ослепить себя историями прошлых дней, Мириам, — вмешалась Сепфора, не давая Моисею увязнуть в крючкотворстве сестры. — Неужели ты думаешь, что тот, кто должен быть Богом для Аарона, взял бы себе жену без воли на то Господа Яхве? Неужели взгляд Яхве проходит сквозь меня, как ветер проходит сквозь дерево без листьев? Неужели я, жена Моисея, мать его сыновей, я, которая совершила обрезание Элиазара, просто тень его, которой пренебрегает Предвечный?

Только Мириам молча выдержала ее взгляд, все остальные опустили глаза.

— Веди меня к Хатшепсут, — повернулся Моисей к Сенемийе. — Я иду за тобой.

В своей руке он все еще держал руку Сепфоры.

Сепфора почувствовала странный запах, еще когда они плыли по реке, укрывшись на дне лодки. Запах был сильный, с примесью перца, плотский, животный, он вызвал в ней странное чувство притягательности и отвращения.

Стояла ночь. При свете сотен факелов и чаш с маслом, отражавшемся в волнистой поверхности реки, можно было различить стены и крыши гигантских дворцов, портики и пристани, ровные ряды скульптур с разрисованными лицами и широко открытыми глазами.

Сенемийа тихо произнес несколько слов на египетском языке. Два гребца что-то ответили так же тихо. Форштевень лодки повернулся к берегу, где не горело ни одного огонька.

Прижавшись губами к уху Сепфоры, Моисей прошептал:

— Мы добрались. Не бойся ничего, все будет хорошо.

В темноте Сепфора ответила ему спокойной улыбкой.

— Осторожно, парус! — вдруг шепнул Сенемийа.

Моисей и Сепфора еще сильнее прижались ко дну лодки. Двое гребцов продолжали грести не замедляя темпа, в то время как вдоль другого берега в южную часть города плыла большая фелюга. Сепфора выглянула поверх борта лодки и в свете многочисленных факелов, освещавших лодку с носа и до кормы, увидела танцующие силуэты. Смех, звуки флейт и удары литавры разносились далеко по реке.

Через минуту яркие огни фелюги остались позади, и гребцы ускорили темп. Лодка тенью скользила в полной темноте вдоль пристани. Раздалось тявканье. Два силуэта остановили лодку. Сенемийа выскочил на берег:

— Быстрей, быстрей.

Моисей поднял Сепфору и вытолкнул ее на берег. Когда Моисей присоединился к ней, лодка уже удалялась. Моисей обнял Сепфору, и, стуча сандалиями, они побежали по плитам. Она лишь успела заметить, что их лодка вошла в освещенный факелами круг. Странный запах, еще более сильный и терпкий, проник ей в горло, и за ней бесшумно захлопнулась дверь.

— Подождите, — прошептал Сенемийа, — я узнаю, все ли в порядке, — и исчез в темноте.

Привыкнув к мраку, Сепфора поняла, что они находятся в большом саду. Она слышала журчание фонтана и шорох листьев, шевелившихся под легким бризом. Сепфора подавила душивший ее кашель, в горле у нее першило от запаха, который оставлял во рту привкус пыли. Моисей прошептал:

— Это олибан.

Догадавшись, что Сепфора подняла к нему лицо, он добавил с веселой нежностью:

— Это запах олибана. Моя мать Хатшепсут всегда считала, что олибан обладает чудесными свойствами! В этом саду растет около тридцати кустов ботвейлий. Видимо, у Тутмеса не хватило мужества вырвать их…

Сепфора не успела задать вопрос, как перед ними заплясал огонек и послышался звук шагов.

— Пошли, пошли, все в порядке, — раздался шепот Сенемийи.

Сад был такой большой, что, если бы не Сенемийа, они могли бы в нем заблудиться. Открылась дверь, ведущая в прихожую, слабо освещенную лампами, которые держали две молодые служанки. Они низко склонились перед Моисеем, прошептав непонятные Сепфоре слова. Шедший впереди Сенемийа уже открыл отделанную золотом дверь, которая была в два раза выше первой. Пройдя вторую дверь, они очутились в большой приемной, целиком затянутой тканью. На невысоких колоннах стояли раскрашенные деревянные скульптуры мужчин и женщин, одетых в прозрачные туники и украшенных ожерельями из голубых камней. Их поднятые к потолку руки терялись в темноте.