Анатолий Мариенгоф - Екатерина

«Голыми б сюда приходить, как в баню или, как в рай, что ли», — подумала Елисавета.

Неподалеку молился пузатый князь Никита Юрьевич Трубецкой. Елисавета вообразила его без исподних. Стало противно. А когда себя перед целым двором вообразила без рубахи и, почему-то, в кавалерской екатерининской ленте и при синем кресте с распятым апостолом из финифта, как увидела эту «насмехательную картину» — дух зяняло от крайнего гнева и кровавые пятна поплыли перед глазами, окрашивая в красный цвет и попа, и дьяконов, и толстые свечи, и лики, и курящийся фимиам.

Огрызнувшись на статс-дам, «чтоб не пялили глаз в стороны, и чтоб ревнительней лбы крестили, и чтоб, Боже ты мой, отлепились, дуры, от нее», — Елисавета пошла из церкви.

Падали косые лучи теплого сентябрьского солнца; падали легкие листья с высоких деревьев; падали, словно с облаков, маленькие веселые птахи.

Дворец слепил глаза: золотые вазы, золотые кариатиды, золотые статуи на крышах.

«Не достает только футляра на эту драгоценность» — так сказал французский посланник.

Елисавета, умедляя шаг и глядя в неотдаленные перистые облака, так же как и ее екатерининская лента обведенные золотой каймой, принялась глотать, жадно и неспокойно, сентябрьскую благодать: «ох, круто мне посолило».

Несколько молодых женщин в ярких широких юбках и бородатые мужчины в просторных кафтанах купецкого сословия, остановились глазеть на императрицу.

Девочка лет четырех с круглыми, как пуговицы, глазами спросила:

— Мама, чья эта тетя-генерал?

Мать, вместо ответа, больно рванула девочку за ухо.

В эту минуту Елисавета почувствовала, как знакомый ветерок поднимается по ее телу — снизу вверх.

Девочка решила, что тетя-генерал ради праздника выпила лишку.

Когда ветерок, пройдя сердце, хлынул в голову, императрица с коротким криком, тяжело, как шкап, повалилась.

С желтых деревьев, пронизанных нежными сентябрьскими лучами, брызнули маленькие веселые птахи.

Залаяла собачонка, похожая на Никиту Юрьевича Трубецкого, — такая же пузатая и криволапая.

Девочка с глазами как пуговицы, показав на затылок, лаконически сказала:

— Пьяная тетя убила лоб.

Стал сбегаться простой народ.

Двор прел в церкви.

Сначала императрица лежала мертвой глыбой, страшно закатив широко растворенные глаза.

На круглое лицо ее упал желтый лист с пронизанного солнцем дерева.

Из-под задравшихся юбок бесстыдно глядела ляжка, белая и жирная.

Толпа, образовав тесный круг, глазела.

Эпилептичка сначала медленно, потом все быстрей и быстрей стала сгибать и разгибать руки и ноги.

Начались конвульсии.

Щеки и шея запрыгавшей головы побагровели; изо рта полилась кровавая пена; голубые глазные яблоки ворочались в орбитах.

Гримасы лица, круглого как тарелка, были страшны.

Девочка заплакала.

Важная собачонка поджала хвост.

Изо рта, пузырящегося кровавой пеной, вывалился синий язык.

Девочка сказала:

— Мама, пойдем домой.

Только в таком глупом возрасте, испугавшись высунутого синего языка, люди иногда отворачиваются от мрачной картины человеческого страдания. Разве есть зрелище более захватывающее?

Толпа, разломав круг, попятилась: из церкви хлынул двор.

Хирург Фусадье тут же на траве, посреди народа, отворил императрице кровь.

Из дворца принесли канапе и ширмы.

Шуваловы подняли тяжелое дергающееся тело.

Из толстого прикушенного языка хлынула черная кровь на палевый кафтан Ивана Ивановича.

Княгиня Куракина, перемазывая прекрасные руки свои липкими кровавыми слюнями, давала нюхать государыне разные спирты.

Алексей Разумовский глотал слезы.

Можно подумать, что верность, благодарность и сердечность, т. е. чувства в какой-то мере оправдывающие человеческое существование, свойственны по преимуществу глупцам.

— Унесем государыню, Иван Иванович. Не ладно тут ей страдать посреди всей подлости, — сказал обер-егермейстер рыдая.

Часа через три к эпилептичке вернулось сознание.

Но говорить она из-за перекушенного языка дней восемь никак не могла, но только страшно мычала.

Княгиня Куракина со всею подробностью, отписав родителю в армию печальное царскосельское приключение, такую сделала «поскрыпту».

«Все имеют крайнее беспокойство и неуверенность в здоровье государыни, Дай, Господь, чтобы сколько-нибудь недель продолжила. Его высочество великий князь посылает Вам свою память. Он нынче в изрядных политических авантажах».

— Сначала дело, — сказала Екатерина. — Давайте же, сударь, ваш толстый пакет.

— Сначала любовь, — сказал вкрадчиво Понятовский.

— Это ужасно! Вы, сударь, понятия не имеете, что такое терпение.

— Боже мой, какое несчастье! Вы, кажется, не знаете, сударыня, что такое любовь.

Екатерине пришлось уступить, несмотря на то, что пакет, принесенный Понятовским, заключал в себе бестужевский «прожект» о престолонаследии.

Впрочем, стоило ли торговаться из-за нескольких минут?

— Ты знаешь, Катя, какой был спор у Юноны с Юпитером? — спросил Понятовский, щуря счастливые близорукие глаза.

Ну да, конечно! Юнона и Юпитер в эту минуту больше всего в жизни интересовали Екатерину.

— Юпитер утверждал, Катя, что сладострастие приятней для женщины, а Юнона с этим не соглашалась, думая, что мужчина получает больше наслаждения.

— Ну, и как же они разрешили вопрос?

Нетерпеливость в тоне показалась Понятовскому вполне уместной.

— Им, Катя, пришлось обратиться к мудрому Терезию, который, как известно, семь осеней был женщиной и потому знал цену обоим любовным наслаждениям.

— Ну?

Понятовский небрежно обнял длинную негибкую талию:

— Я должен огорчить тебя, Катя, мудрый Терезий высказался в пользу мужчин.

— Вот как!

И Екатерина, по-мужски, указательным пальцем разорвала измятый пакет.

Бестужев в «прожекте» своем предлагал, чтобы, по смерти Елисаветы, Петр Федорович был отрешен от наследия, а императором объявлен маленький Павел при регентше Екатерине.

Апраксинской армии, отходящей после победы к российским границам, надлежало спустить канцлеров «прожект» с облаков на землю.

Екатерина читала медленно, будто по слогам.

Потела от удовольствия.

Листы были белые, толстые и большие.

Буквы выведены не наспех.

Фразы, как медь.

— Тут не всякое слово самое нужное, — сказала Екатерина, — да и о нравственности моего мужа не так сильно сказано, как следует.

— Твой муж природою бесстыдный шут. Ему, Катя, к лицу не корона, но колпак с бубенцом.

— Однако он может стать императором, если не действовать решительно.

В «прожекте» Бестужев не забыл и себя: его устраивало президентство в трех коллегиях: иностранной, военной и адмиралтейской и чин подполковника четырех гвардейских полков.