Анатолий Мариенгоф - Екатерина

Елисавета сказала:

— Я тебе, ваше высочество, открою. О Митьке Волкове, небось, слыхала, что у канцлера ближайшим был, а потом из провинностей своих по лесам скитался, да скоро возвратившись, стал Бестужеву первейшим ненавистником ? Вот и посуди сама, что же от ближайшего упрячешь, с которым все каверзы государственные канцлер одним умом сочинял и который был его достойным инструментом? Ваше высочество, не запирай-ка рот попусту. Нам все одно Митька Волков канцлера головою выдал.

— Что такой, о Господи, за прожект? По глупости своей, даже в толк не возьму, ваше величество.

— У! Чтоб тебе ежа против шерсти! — пожелала в сердцах императрица.

Граф Понятовский, по требованию российского двора, был отозван в Польшу.

Апраксин умер «параличной болезнью» во время допроса.

Тело его было предано земле на кладбище в Невской Лавре, при одном духовном обряде, без всяких военных почестей.

Дело над бывшим великим канцлером велось более года.

Следователи приложили усердие вполне достаточное, чтобы повесить даже невинного человека.

А обвиняемый проявил такую изворотливость, при которой даже убийца нередко приобретает репутацию жертвы и выходит из тюрьмы, завоевав сочувствие и расположение общества, как известно, всегда немного более, чем нужно, совестливого и менее, чем хотелось бы, проницательного.

В апреле 1758 года Бестужев был сослан в Можайский уезд, в собственную деревню.

Таким образом, излишнее усердие и чрезмерная изворотливость, взаимно уравновесясь, добились финала, в какой-то степени соответствующего обстоятельствам дела, которое могло не казаться отвратительным только отвратительному обществу.

Движимое бестужевское имущество и домы, и пригородные дачи, и многие деревни были проданы за долги государству и долги купцам и мастеровым и по проигранным тяжбам; а многопудовый серебряный сервиз свезен для расплавки на монетный двор: «чтоб от праздного стояния какого повреждения или утраты от него не сделалось» — так заявила заботливая комиссия.

«Право, не все ли равно жить с тиграми, леопардами, рысью или в век, который слывет цивилизованным, находиться среди убийц, разбойников и вот этих вероломных людей, что управляют нашим бедным миром» , — писал Фридрих II после поражения при Коллине.

Великий канцлер Михайла Ларионович Воронцов получил для себя в компании с генерал-прокурором Глебовым привилегию на исключительный отпуск из портов Архангельского и Онежского льняного семени.

Фридрих имел из Петербурга сведения, касавшиеся русской армии, раньше Елисаветиных главнокомандующих.

Не стало графини Мавры Егоровны Шуваловой.

О шпионстве наследника российского престола все знали, вплоть до Михайлы Ларионовича Воронцова, и даже укрывали шпионов.

Петр Иванович Шувалов стал еще монопольно торговать скотом и убойным мясом.

«У меня нет более средств в запасе и, чтобы не солгать, я считаю все потерянным. Я не переживу гибели моего отечества. Прощайте навсегда», — так писал король прусский к своему министру графу Финкенштейну в августе 1759 года.

Помещики получили право ссылать своих крестьян в Сибирь.

— Дворянство — это первый член государственный! — сказал Петр Иванович Шувалов.

«Каждый сноп соломы, который доходит до меня, каждый транспорт рекрутов или денег становится или подачкой, брошенной мне врагами из милости, или доказательством их нерадивости» , — писал Фридрих II в декабре 1761 года.

Елисавету положили в гроб в серебряной робе с кружевными рукавами. На мертвую голову надели корону.

Пришла лейб-компания со штандартом и стала в зале дворца.

Пришли лейб-гвардия, артиллерийский корпус и армейские полки.

Выстроились на морозе.

Гроб, украшенный фестонами и гирляндами из серебряной парчи и покрытый золотым покровом с испанским шитьем, стоял на возвышении под балдахином, имеющим горностаевый спуск до земли.

Старинные короны царств Казанского, Астраханского и Сибирского, так же как и ордена — русские, прусские, шведские и польские, были разложены на табуретах.

За несколько часов до кончины Елисаветы Румянцев прислал в Петербург ключи от прусской крепости Кольберг.

«Ничего не препятствовало отныне русским следующей весной осадить Штетин или овладеть Берлином и всею Бранденбургией». Так сказано у Фридриха II в его «Истории семилетней войны».

И короны на табуретах, и шитье испанское, и горностай с балдахина, и ключи от неприступной крепости, и завоеванная Пруссия.

Нам кажется, что смерть главным образом трагична тем, что в ней отсутствует какая-либо таинственность. Уж больно все просто и понятно. Труп человека, дохлая кошка, раздавленный комар, срубленное дерево, опавший лист. Одно смердит больше, другое меньше, третье почти не смердит. Вот и все различие.

Двое суток Елисавета рвала желчью и кровью. Икала.

24‑го вечером приказала читать отходные молитвы.

Агония длилась всю ночь и до четвертого часа пополудни.

Врачи, как и полагается, оказались очень умными и понимающими после смерти пациента.

Болезнь они приписывали волнению крови, происходящей у Елисаветы от геморроя.

Еще не омыли большого мертвого тела, как Петр III кликнул камергера Гудовича:

— Минуты одной не теряя, друг мой, лети стрелою вот с этим письмом моим к королю прусскому.

И раскрыл объятия:

— Дай-ка поцелую.

И чмокнул с нежностью мокрыми губами.

— Путь тебе счастливый, друг мой, путь добрый.

А сколько берешь на сборы?

— Четверть часа, ваше величество.

К войскам, стынущим на морозе перед домом, где лежал труп, пышно разодетый, Петр III прискакал на черном коне.

Императора освещали факелами.

Когда он объезжал полки — музыка гремела, барабаны били, знамена преклонялись, солдаты орали: «Виват!»

Печальный день Петр закончил не печальным ужином.

33 кавалера и 41 дамская персона сели с ним за стол в галерее.

Задолго до рокового дня предусмотрительная Екатерина составила для своего неуравновешенного супруга подробную записку, как вести себя после кончины царственной тетки.

Об ужине с дамскими персонами до 2 часов ночи в записке ничего не было сказано.

Правительственный сенат разослал указ, чтобы во все время глубокого траура столы были накрыты черным сукном, стены черными чехлами и все бумаги посылались за черной печатью.

В «печальной комиссии», учрежденной Петром III для великолепного погребения, пошла торговля с поставщиками черных сукон, стамеда, фланели, крепа и прочего.

Миниха с сыном, Бирона с фамилией, Лестока император звал из ссылок.