Иван Арсентьев - Буян

Коростелев же, подхватывая попутно яркие факты, доказывал крестьянам, что без политической борьбы век им не сбросить царского хомута.

— Об этом свидетельствует вся история человечества, вся история борьбы угнетенных масс с деспотизмом. И то, что происходит сейчас в России, — великая глава в бесконечной истории жизни.

В таком настроении подъезжал Александр к зданию Старо-Буянского народного правления. В помещении кроме председателя Князева находилось еще несколько человек. Антип широко улыбнулся, увидав входящего Коростелева:

— А мы-то ждем его не дождемся!..

Александр поздоровался со всеми.

— Уж гонца отряжали в Самару за тобой, — сказал Щибраев.

— Я знаю — кивнул Коростелев.

— Ну как, скоро у вас там начнется? — подступил к нему Щибраев.

— Готовимся, Лаврентий…

Щибраев посмотрел на него недовольно, исподлобья.

— Вот те и на… — развел он руками. — Значит, мы…

Коростелев положил руку ему на плечо.

— Совет рабочих депутатов действует. Он в руках большевиков. Председатель его, Михаил Заводской, держит курс на вооруженное восстание.

Щибраев прищурился.

— Начинайте — мы вас поддержим. У нас есть оружие, есть боевая дружина, свистните — и мы придем к вам на помощь. Только уж не тяните, а то за нас возьмутся…

Коростелев промолчал. Он вспомнил бесконечные словесные бои с социал-революционерами, которые изо дня в день велись на многолюдных собраниях в Народном доме. А в самом Совете рабочих депутатов? Там еще борьба предстоит тяжелая. Самый мощный железнодорожный союз осторожничает. Боевые дружины возглавляет меньшевик Ильин; они пригодны для действий против хулиганов-черносотенцев, но не против войск. А дружины Комитета общественной безопасности находятся на содержании у купцов и богатых либералов. Пойдут ли они на стороне революционного народа в случае восстания? Много, ох как много дел навалилось враз на плечи самарских большевиков!

Антип Князев сцепил корявые пальцы на столе и, кашлянув, сказал:

— Ну, поехали дальше, товарищи мужики.

Заседание продолжалось. Лохматый Мошков (должно быть, он до этого держал речь) внезапно резко подался вперед.

— Мы будем делать и сделаем то, что нам надо. Своими руками. — И он вытянул перед собой длинные растопыренные пальцы. — Мы не побоимся запачкаться, но у нас не хватает пустяка, — белозубо оскалился он, — не хватает у нас средств.

— Обложить налогом всех купцов и кулаков волости, пусть попробуют не уплатить! А помещиков конфисковать! — произнес твердо секретарь правления Гаврила Милохов. Мошков откинулся к стене, опустил веки. Окружающие внимательно, точно из засады, поглядывали на него, но он ничего больше не сказал. И тогда заговорил Князев, обращаясь к одному Коростелеву:

— Мы порешили твердо: перво-наперво будем ставить свою больницу. Потом — школу с библиотекой. Сами. Всем миром, народом нашей республики. Чтоб они стояли вечно. — По комнате прошел сдержанный шум. — Они будут наши, — продолжал Князев, — каждый будет приходить в больницу, чтобы облегчали бесплатно его страдания, каждый ребятенок будет учиться…

— А для этого у вас, — подхватил Коростелев, — одно-единственное средство: удержать власть в своих руках.

— Помогайте нам, и мы вам поможем, встанем все за общее дело! — вскочил Щибраев со сжатыми кулаками.

Что-то большое, прекрасное нарастало в груди Александра, распирало ее, словно он только вдыхал и не мог выдохнуть. Щибраев ощупал его выпученными, красными от недосыпания глазами. Александр, ударяя ладонью себя по колену, заговорил хмуро:

— Черт побери! Трудно все-таки из дерьма царизма создавать светлое, чистое… А больше, к сожалению, не из чего.

На суровом лице Мошкова стыла замороженная мечтательная улыбка, учитель Писчиков смотрел исподлобья, и в серых глазах его мелькало сомнение. А может, это просто казалось? Учитель давно нравился Коростелеву своим упорством и методичностью. Он не из тех, которые шумят, бьют окна, скандалят. Такие, как он, действуют строго, размеренно, аккуратно. И прежде чем открыть окно и впустить в жилье человеческое чистый воздух, проверят, какая на дворе погода.

«Школу и больницу — чтоб стояли вечно…»

Александр разрубил воздух ребром ладони.

— Отступления быть не может. Настало время дел.

Говоря так, он видел, как далеко размахнулись в планах своих буянцы, и подумал, что агитаторов, которые ездят по волостям «подогревать воду», недостаточно. Чтобы республика не застыла единственной каплей горячего воска в холодной глуби деревенского неверия, нужно поддержать крестьянство рабочим восстанием, а самих мужиков сплотить вокруг Буянской республики. А это под силу лишь широко организованному крестьянскому съезду.

С таким предложением Александр и решил, не медля, обратиться в Самарский комитет.

В этот момент дверь отворилась, и в правлении появился староста Казанский. Поздоровался со всеми за руку, затем подошел к столу, нагнулся к председателю и сказал ему что-то на ухо.

— Да ну? — поднялся тот, зажав в кулаке бороду.

— Ага… Целую ватагу подбили, сопляки!

— Гм… А ну, подавай сюда этих ухарей!

Казанский вышел и вскоре вернулся с тремя парнягами-рекрутами в сопровождении вооруженных дружинников. Сняли шапки у двери. Антип жестом велел им подойти ближе, уставился на них пристально, так, что приятелям, видимо, стало не по себе.

— Вы что ж это надумали, молодцы? — заговорил он сурово. — Разбоем заняться? Хутор Шалюгина громить?

Парни переглянулись и промолчали. Один смотрел в землю, другой — куда-то в окно, третий — в потолок.

— Может, забыли, где живете? Под чьей властью? — спросил Князев, и рука его, как разлапистая коряга, легла на стол так, что Коростелев от неожиданности вздрогнул. — Если вам силу дурную девать некуда, то дайте один другому по уху — любо-дорого!.. Ты ж, Никита, кажется, малый с головой, — обратился он к тому, что смотрел в пол, — можно было бы и не толковать с тобой про главу четвертую из четвертой части нашего закона. Но, видать, придется, не привыкли еще…

С этими словами Князев полез в ящик стола и достал бумагу. Никита открыл рот, хотел что-то сказать, но, видимо, раздумав, уставился на председателя, листавшего закон.

— Чего ты рот разинул? — поднял глаза Антип.

— Шалюгина надо бить. Кровопивца-помещика.

— Какой же он помещик? — подал голос Мошков. — Просто мелкий землевладелец.

— Помещик, может, он и мелкий, — окрысился Никита, — а уж гад-то — крупнее поискать! Забыли, как измывался над хуторскими испольщиками… Защищаете! А падаль вонючую — собак да крыс дохлых бросал в пруд, чтоб люди воду не брали? Два года мучились — за три версты воду носили. А чем люди виноваты? Что недород лютый хлеб на корню побил и мы натурой ему платить не могли?.. Сживал с земли. Среди бела дня с двустволкой кур стрелял, чтоб не ходили к его пруду воду пить, бахал ночами под окнами, издевался, как хотел. Аль у нас и теперь силы нет? — уже кричал Никита, и безусое лицо его пылало гневом.