Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– К несчастью, нет… За каждым военачальником-ханьцем, даже самого невысокого звания и чина, зорко присматривает тот или иной начальствующий джирджень. Эти-то «надсмотрщики» и принимают решения – ханьцы по-настоящему лишь оглашают их.

– А у других что на уме? – Боорчу повернулся в сторону молчащих молодых тойонов. Те выкрикнули чуть не хором:

– Боорчу-тойон! Мы все едины в своей решимости!

– Так как же мы поступим?

– Могу ли я сказать своё слово? – тихо спросил один из молодых тойонов.

– Говори!

– Надо решить, как собрать силы воедино, в один кулак, чтобы прорыв был успешным. А прорываться надо: да, многие падут, но какая-то часть всё же вырвется за кольцо осады. А если примем бой здесь, на месте, нас просто перебьют всех до единого.

– Я поддерживаю это решение! – твёрдо сказал Чан-Дэйху.

– Ну, что ж, тогда… Если вы столь тверды в своей решимости, значит – действительно другого пути к спасению нет, – подытожил Боорчу, окинув всех тойонов тяжёлым, испытующим взором, – Тогда отберите надежных разведчиков, чтоб они выискали все прорехи, все слабые места в кольце окружения… А потом уж определимся, куда ударить. Я сказал!

– Ты сказал! Мы услышали! – и тойоны преклонили колени перед своим предводителем.

– Боорчу-тойон… – еле выдавил из себя Чан-Дэйху, оставшись с Боорчу после ухода молодых своих товарищей.

– Слушаю тебя…

– Если бы ты мне доверил!.. Словом, я готов возглавить отряд, который здесь останется.

– Что!? Чем вызваны эти твои слова? – Боорчу, все мысли которого были отданы предстоящему сражению, не понял, почему этот скромный, осторожно выговаривающий каждое слово человек вдруг заявляет о своей готовности принять на себя столь незавидное бремя.

– Понимаю… у меня в вашем иле должность маленькая, полного доверия к себе я ещё не заслужил, но вот стою перед вами и не могу не сказать…

– Слушай, Чан-Дэйху, положение у нас сейчас настолько тяжкое, что нечего нам чиниться, делиться по должностям. Так что говори прямо то, что на уме.

– Настал час, когда решится, погибнем мы или останемся в живых. И такому великому воителю, как ты, негоже встревать в эту кровавую кашу. Мне думается, тебе, взяв сюн конников, следует отправиться в южную сторону. После прорыва… А я, если доверите, принял бы на себя начало над остающимися здесь войсками.

– Ах, вот оно что! – Боорчу оглушительно захохотал и сжал своими могучими ручищами далеко не богатырские плечи китайца. – Действительно, хан удостоил меня большими почестями и чинами. Назначил меня главой левого крыла своего воинства. Но разве это означает, что Боорчу должен беречь себя, шкуру свою спасать, если воинам грозит смертельная опасность? Никогда! Честь превыше всего. А страшнее всего – бесчестье. А что бесчестней, чем бросить своих воинов в пасть гибели, а самому спастись?! Нет, пусть мою судьбу решит Всевышний… Я сказал!

– Ты сказал! Я услышал!

А воины Боорчу поднялись ещё до первых лучей и с первыми проблесками зари уже построились там, откуда намеревались пойти на прорыв. Оставив все лишнее снаряжение, решили прорываться налегке.

Думалось: если всё пойдёт по их замыслу, если им удастся прорваться, за ними тут же учинят погоню. И тогда мэгэн под началом Чан-Дэйху встанет у преследователей на пути и пожертвует собой, чтобы остальные могли оторваться от погони. Всё прочее – в воле Всевышнего.

…Спустились по глубокому оврагу, с обеих сторон закрытому высокими горными грядами. По его дну текла речка. По этому оврагу, туда, где он расширялся и выходил на поверхность, двигались три мэгэна. По китайским меркам – совсем малое войско.

Подкрались с трёх сторон, ударили внезапно, пока противник не опомнился и не выдвинул боевой строй. Сражение было жарким и кратким, словно горение охапки сухого хвороста. Перебили половину вражеского засадного отряда, а уцелевшую половину загнали в речку с обрывистыми берегами, но те не сдавались, ощетинились копьями. Победители хотели их забросать-забить камнями, но Боорчу счёл это безрассудством:

– Надо переговорить с ними. Пообещаем, что если сдадутся добровольно, никого не будем убивать.

Оказалось – большинство с обеих сторон принадлежало к народу хань, к собственно китайцам, так что разговаривать им было несложно. Но другим, спешившимся и стоявшим в стороне, казалось, что переговоры затягиваются. Боорчу не понимал ни единого слова, всё сливалось в сплошное: «хао-мяо, сунь-дунь, май-лай». Выяснилось: противники внизу твердили, что не сдадутся, что им легче погибнуть в бою. Похоже, не верили обещаниям… «Чёрные» переговорщики в который раз уверяли своих врагов-сородичей, что все они немедля будут отпущены после того, как сдадутся. И тогда уже меж окружёнными разгорелся спор – сдаваться или нет…

– Боорчу-тойон, зачем мы возимся с ними, не проще ли перебить их всех? – вскипел Си-Хуан.

– Нет! – жёстко возразил Боорчу. – От слишком простых решений чаще всего бывают слишком большие беды. А если мы отпустим пленных – потом окажемся в выигрыше. Ведь у них принято казнить воина без суда, если он потерял копьё. Так что они к своим не побегут, станут беглецами, будут прятаться. А жизнь каждому дорога, и весть о том, что мы не убиваем сдавшихся, а на волю их отпускаем, тотчас полетит быстрее птицы – и сколько же их воинов клюнут на неё!

Си-Хуан в потрясении почесал затылок. Ну надо же! У их предводителя, как и у них всех, жизнь висит на волоске, но он способен думать о будущем, да ещё с такой дальновидностью и уверенностью!..

Наконец, с окружёнными договорились. Китайцы сложили оружие.

…За ними не наблюдалось даже и признаков погони. Но они шли стремительно, без привалов, и вскоре достигли подножия гор, синевших вдали. Впереди открывалась широкая степь. Случись что, негде схорониться. Пока стоял день, надо было успеть уйти подальше.

– А всё ж удалось прорваться, уйти живыми! – радовались тойоны.

Остановились ранним вечером, чтобы засветло приготовить еду: опасались, что костры в темноте будут видны издалека. Одетые кое-как, ушедшие от врага налегке, воины улеглись и мгновенно заснули.

И только Боорчу никак не мог заснуть. Он долго смотрел в звёздное небо, и душу его томили какие-то тёмные предчувствия. Казалось бы, можно и не тревожиться особо: ведь из такого окружения вырвались! Пехоте их теперь не нагнать, разве что конное войско на это способно. Но, скорее всего, не решатся китайцы выходить далеко в засушливую степь. Если только не получат верховный приказ – догнать и уничтожить врага во что бы то ни стало.

Тут он заметил, что лежавший неподалёку Си-Хуан тоже крутится без сна, и спросил его:

– Ты почему предлагал их всех перебить?