Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Си-Хуан не отвечал долго, а потом нежданно отрезал:

– Потому что мёртвые молчат!

– Ого!

– Я думал: среди них могут оказаться доносчики, глаза и уши джирдженов. Теперь вижу, что ошибался…

– Ещё неизвестно… Правда выяснится позже, когда всё пройдёт.

– Что вы говорите? Мы ведь оторвались от них!

Боорчу ничего не ответил, лежал, молчал. Потом поднялся, сел и сказал:

– Обойди караулы. Может, поставить караульных в более надёжных местах?

– Ты сказал…

Заснуть, и то ненадолго, Боорчу удалось лишь к полуночи. И ему приснилось…

Он на речном берегу в степи Быйаннах, где впервые некогда встретился с Тэмучином. И он, одетый точно так же, как тогда, доит кобылу: молоко бьёт струёй в берестяной подойник… А по другому речному берегу проходит конный сюн в сверкающих боевых доспехах. А впереди – воин с лицом Тэмучина, даже с тою же рыжеватой бородкой, что у него. Боорчу зовёт его, крича изо всех сил, но воины не видят его, хоть и оборачиваются в его сторону. Вот они мчатся лёгкой рысью – как мчались они и тогда, – мчатся мимо него. Промчались – и пропали среди редких зарослей тальника…

Проснувшись, Боорчу сразу понял: этот сон – не к добру. Скорей всего, к какой-то близкой беде… Упредить её! Скорее добраться до надёжного убежища – вот оно, всего лишь в трёх кес отсюда, овражистое речное предгорье…

В путь вышли ещё до рассвета. Когда солнце поднялось, они уже одолели немалый отрезок пути. Вот и завиднелись горы, к чьим подножьям они стремились. Но всё равно, для пешего хода и недальняя дорога далека. Конница уже давно достигла бы цели.

К полудню иссяк запас воды, люда устали, ход их совсем замедлился. И потому единственный верховой сюн выслали вперёд, за водой. Предгорья, манившие своей яркой зеленью, казались совсем близкими – рукой подать! Но чем дольше люди шли, тем почему-то дальше становились… Вдруг в задних рядах раздались крики. Оглянувшись, увидели: в небо, словно тёмные тучи, вздымаются густые клубы пыли. Будто бы смерч их поднял. Но их поднял не смерч…

– Джирджены! Нучи!

– Так мы и знали, не могли они нас вот так запросто отпустить!

– Прямо по следу нашему скачут!

– Вот напасть-то!..

В лютой досаде Боорчу скрипнул зубами. Повернувшись к Си-Хуану, крикнул:

– Вот видишь, теперь ясно: это я был неправ, а ты как в воду глядел, опасаясь погони… Но делать нечего – выстраивай воинов для боя. Даже если нагонят, нападут, окружат, всё равно будем пробиваться! Были б мы уже у подножья – дали бы им отпор настоящий, ведь совсем немного осталось идти… Запомни: что бы ни случилось – не останавливаемся, движемся туда, хоть на четвереньках! Кто дойдёт – спасётся. Объяви это воинам. Давай, Си-Хуан! Я сказал! Ты услышал!

– Ты сказал! Я услышал!

И вскоре джирджены нагнали их…

Они начали окружать, поднимая столбы и клубы пыли. В черной мутной пелене скрылось солнце. Опытным глазом Боорчу определил: джирдженов было примерно шесть мэгэнов. Сначала они не приближались вплотную. Было заметно: их лошади устали от бешеной скачки, потные лошадиные тела покрылись слоями пыли, отчего все они стали одной темно-серой масти… Си-Хуан – вот молодец, подумал Боорчу – построил воинов сжатыми рядами и продолжал двигать их вперёд.

Но вот – началось!

С устрашающим боевым кличем джирджены налетели на «черных» в нескольких местах. И стремительно шедшие вперёд ряды замедлили шаг, а потом почти остановились… Это срабатывала вековая их привычка повиноваться джирдженам.

– Не останавливаться! Вперёд, только вперёд! – раздался громовой глас Боорчу, и тут же толмачи, державшиеся рядом с ним, прокричали эти слова на ханьском языке. – Не вступайте в бой, дайте им дорогу в глубь строя, а сами – вперёд! Тогда они сами подадутся назад!

Как же исполнительны ханьцы! Тут же расступились, впустили несколько десятков конников разными путями в гущу своих рядов. Джирджены опомнились, спохватились, начали поворачивать – но их тут же встретил лес копий и пик…

Китайцы же, ханьцы, видя это, не только пришли в себя, но и воодушевились. Вновь споро двинулись вперёд. И до поры, до времени джирджены не налетали на них. Но потом одновременно и со всех сторон стали наступать ровными рядами. Враг нападал всё сильней.

И пошла такая сеча, когда никто и никуда не мог убежать, было невозможно даже увернуться от удара. Оставалось лишь одно – пробивать себе дорогу, рубиться лицом к лицу. Непрестанно сечь и колоть живое мясо.

В рёве и вое тонули даже донельзя громко выкрикиваемые слова приказов.

Много всяких ужасов повидал в битвах Боорчу, но и он с трудом мог бы припомнить что-либо подобное… Нет, так нельзя! Если всё время стоять, их всех тут перерубят, числом возьмут. Надо сдвинуться с места.

Своим богатырским голосом Боорчу издал что-то среднее меж оглушительным воем и рычанием – и ринулся на северную сторону строя. И среди безумия воплей и стонов войско услыхало этот жуткий глас, – и словно вздрогнуло, стряхнув с себя смертный ужас. И все рванулись на этот клич, и ринулись за ним.

И в это самое время натиск верховых джирдженов стал слабеть, ряды их поредели, а потом начали рассыпаться. Чтоб не ослабел напор «чёрных», не иссяк их общий порыв в движении вперёд, Боорчу ещё несколько раз подхлестнул их громовым голосом. Его приказа уже никто не переводил, но все его понимали и подчинялись.

Тут и стала ясна причина ослабления джирдженьских рядов. Это примчался мэгэн монгольской конницы и, следуя своим правилам боя, начал осыпать их стрелами ещё издалека.

Джирджены, обступившие войско Боорчу спереди и справа, при виде конницы противника кинулись поначалу наутёк. Но монголы на свежих своих конях, которых меняли на ходу, не давали им уходить на загнанных измученных лошадях. И пошла рубка с успехом лишь одной стороны.

Но джирджены, которым уже нечего было терять, и на сей раз показали свой упрямый норов. Наступавшие с тыла и сбоку, даже видя гибель своих, все равно рубились с пешими «чёрными» – не отступали, не удирали в панике, как другие.

В малое время монголы истребили первые два мэгэна врага и, перестроившись, обрушились на других.

Только теперь Боорчу немного перевел дух… Оглянулся и понял: за столь краткий бой он потерял половину своего войска. И в эти бездыханные молодые тела уже не вдохнёшь жизнь, сколь ни старайся… Весь степной окоём сплошь покрывали эти распростертые тела. А как же он оберегал их! Как стремился спасти каждого! И в его сердце родился и застыл безмолвный, но жуткий, тоскливый вопль…

Тут вдруг что-то ударило его по затылку, потом боль пронзила спину и ушла под лопатки.

– О-о-о! Вот незадача!.. – простонал он. – Не вовремя.