Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Всё так, это видно зоркому Кехсэй-Сабараху. Но он видел и многое другое. Видел, как поистине за несколько дней рассыпался в прах некогда могущественный Найманский ил. И теперь он сомневается во всём.

Да, тем, кто бежит сюда от страшных бедствий и пребывает в крайней нужде, кто испытал на себе судьбу изгоев – тем Ил кара-китаев, богатый и цветущий, представляется столь незыблемым, что его не смогут поколебать никакие удары… Всё в нём так величественно – слов не хватает для славословий!

Но человеку, не раз получавшему суровый урок, не можется славословить. Что-то во всём этом благоденствии не даёт покоя его душе, тревожит. Что именно – трудно определить словами. Но есть нечто, шестым чувством осязаемое, есть нечто незримое во всём мироустройстве Ила, в людских взаимоотношениях и нравах, чего душа никак принять не может. Более того, есть нечто, вызывающее осуждение в душе и даже какие-то дурные предчувствия в её глубине…

Тут и чрезмерная самонадеянность, подпитываемая не просто достатком и зажиточностью, а излишней роскошью и богатством. Тут и чрезмерная гордость от собственной мощи – даже гордыня… Всё тут чрезмерно, всё нарочито! И натура людская от этого размывается и просто разрушается.

И мучится старый Кехсэй всем этим, даже себя клянёт за эти мучительные думы.

– Урод ты старый, ну, что ж ты всё время что-то плохое выискиваешь?! – бранит он себя самого. – Да неужто такой великий народ, на которого сотни лет все глядят, высоко задрав голову и преклонив колена, такой народ, который веками знался лишь с победой и славой – неужто он не имеет права на гордость, на чувство своей исключительности и очевидного превосходства?

Всё так… А думы всё равно точат и точат. Оттого ли, что кровь одна, что оба народа произошли от древней Державы киданей, и многое роднит кара-китаев с Илом найманов – многое же и напоминает время перед его разрушением… Явственно видно: упали нравы, низкой стала сама сущность человеческая. Любой разговор завершается только так: «Нет нам равных! Нам, великим и непобедимым!» Любимым развлечением стало издеваться, насмехаться над другими народами, над их низкими обычаями, поднимать на смех то, что отличало их, и что кара-китаи считали дикостью и мерзостью…

Да… все иные для них племена – уроды, все народы глупы и недоразвиты, кроме них самих. В таком духе воспитанная, молодёжь изначально уверена в своей исключительности, в своей непобедимости при любых обстоятельствах. Потому и своевольна, и невыдержанна. И нетерпелива. И, как следствие всего этого – безграмотна и диковата.

Прошло более тридцати лет с тех пор, как Сабарах впервые получил должность сегуна. С тех пор найманы не знали ни единого поражения. Потому и стали они слишком самонадеянными. Но, с другой стороны, заслуги Кехсэя всегда принижались приспешниками хана, мельтешившими вокруг владыки. Если кто-то хвалил сегуна, ему тут же они затыкали рот:

– Победу добыло всё войско! Разве в том заслуга одного лишь Кехсэя-Сабараха?!

– Кто бы ни стал предводителем, всё равно победим!

Вот такой дух царил когда-то среди найманов – такой же, как теперь среди кара-китаев… И что толку теперь старому Кехсэю запоздало раскаиваться? Что толку говорить себе: мол, надо было вовремя отойти в сторону, хотя бы в третьестепенных, малых заштатных делах, чтоб эти гордецы испытали боль и горечь поражения хоть в небольшом сражении – тогда, может быть, и такого сокрушительного бедствия не познали бы, какое произошло позже…

Одно остаётся несомненным: судьба столь великого народа не должна ломаться лишь из-за какой-то случайности. Из-за оплошности, споткнувшись, он не может рухнуть навсегда. И спасение его – тоже не воля случая. Если происходит падение – значит, переполнилась чаша его грехов. Значит, такова кара, назначенная ему Господом Нашим Иисусом Христом…

Кехсэй-Сабарах чутко улавливал все слухи, шедшие и с востока, и с запада, и со всех сторон, собирал их воедино, осмысливал. Потом рассылал своих особо доверенных соглядатаев, чтобы проверить обоснованность и правдивость этих слухов, узнать, не являются ли они плодом чьего-то воображения.

И вот итог: полностью подтвердились сведения о том, что западные сарты, туркмены, пригнали к границам земель кара-китаев множество табунов и стягивают туда большие войска. Значит, Хорезм-шах, султан Мухаммет принял решение готовить пути для наступательного похода ближайшей осенью. Пешего войска у него не счесть и глазом не охватить. А его конница, состоящая из кипчаков, живущих в северных степях, ни от кого не терпела поражений по сию пору. Вот только успешной конница в этих краях из-за сильного зноя может быть лишь поздней осенью или ранней весной.

Потому-то и старается Кехсэй-Сабарах собрать как можно больше конницы. Но снаряжение и подготовка верховых воинов требуют гораздо больше времени, чем пеших. Чтобы надёжных коней отобрать, чтобы надёжным оружием запастись, да чтоб нукеров обучить – тут ведь и не только время, тут немалые деньги нужны. А когда и где их достаточно, денег-то? Их и без войны всегда нехватка… Эх, воспользоваться бы этой всеобщей великой смутой-неразберихой, да вырваться бы на простор, на большие дороги: там уж можно бы было вволю погулять, немалые богатства заполучить!..

А то – выбивайся тут из сил, стараясь обхитрить местных князьков, чтобы они снаряжали войска собственными силами и средствами. Тут развернуться негде…

Да и угроза с запада – лишь полбеды. С востока другая туча наплывает: монголы! Слухи, что им покорился Северный Китай, полностью подтвердились. А если они там себе руки развязали, то уж ясно: их горящие жаждой покорения взоры обратятся сюда, в эту сторону.

Никогда раньше монголы впрямую не соприкасались с кара-китаями. Разве что уйгуры и харалыки, несколько лет назад отделившись от гур хана Дюлюкю, встали под власть Чингисхана. Это, конечно, не повод к вражде, однако они, опасаясь, что гур хан сможет быстро добраться до них, могут подстрекать монголов. Коли так, то совсем иной смысл обретает назначение сегуном Кучулука – найманского хана: ведь найманы искони являлись кровными врагами монголов.

Что же будет?.. Что нас ожидает?!

Тяжко вздыхает Кехсэй-Сабарах. И сны-то снятся всё больше дурные. Не дай Бог – но, кажется, вещие. И во всём ощущается дыхание близящегося решительного часа, после которого должны наступить великие перемены. Какие? То ведомо лишь Всевышнему, как и всё на свете, лишь Ему. И на всё лишь Его воля…

Особой набожностью Сабарах никогда не отличался, однако ныне он даже велел перенести походный православный храм сюда аж с берега дальнего Иртыша. Вместе со всем причтом. И теперь он видит, как страшно гневается настоятель храма, еще молодой, но очень сурового нрава человек: его привела в гнев весть о том, что Кучулук, крещённый, православный, изменил вере христианской. В чужую веру перешёл!