Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

— Конечно, они не будут страшны, но…

— Что такое, государь?

— Да ты подумай, что ты предлагаешь ?

— Я еще ничего вам пока не предлагаю, а просто говорю…

— Что же ты говоришь «захватить»?..

— Да, именно, если его захватить, что тогда будет?

— Захватить? Во время мира! Захватить человека, нам верящего и не остерегающегося нас!

— Да, это только и делает возможным привести над ним в исполнение справедливую месть! — отвечал Шуленбург. — С офицерами нашей конницы, расположенной на границе Турингии, я произвел недавно рекогносцировку главной квартиры шведа: она укреплена совсем слабо. Ночью я могу напасть на нее, захватить короля и привезти его в Кенигштейн… Пускай меня потом там осаждают, я не сдамся! Голова их короля будет служить мне добрым обеспечением. И он, сидя у меня в гостях, подпишет такой трактат, какой мы захотим, а не какой ему угодно.

Август выслушал это с большим вниманием и не возражал, а напротив, только спросил:

— Ну, а если тебе эта попытка не удастся?

— Если она не удастся, так эта неудача припишется мне, а не вам, государь. Что делать, так или иначе, а край должен быть спасен!

— Господин генерал, — резко сказал король, — мне кажется, что вы бредите!

— Нет, я не брежу, государь!

— Ну, все равно! Во всяком случае, то, что вы предлагаете, невозможно!

— Право, не вижу, почему ваше величество считаете это невозможным? В моих глазах мой план и прост и верен.

— Да, он, может быть, и прост и верен, но я слишком уважаю рыцарские правила и ни за что не позволю напасть на врага таким низким, коварным, изменническим образом! Нет, нет, генерал, я никогда этого не позволю! Я ненавижу Карла и охотно бы задушил его своими руками, но схватить его предательски, ночью, пользуясь его доверием ко мне… Нет, и тысячу раз нет! Никогда я этого не сделаю!.. Генерал, это недостойно Августа!

Шуленбург посмотрел на короля угрюмо и спросил:

— А он? Он, позвольте узнать, всегда ли обходился с вами по-рыцарски?

— Что мне за дело? Пусть такие грубые мужики, как этот молокосос, поступают, как хотят, а я буду поступать, как мне угодно!.. Карл непросвещенный варвар, а я, Август, монарх, которого народ зовет Сильным, а монархи, соседи мои, именуют Великодушным. Я не позволю себе такого коварного поступка!

Генерал встал и, покручивая свои усы, начал откланиваться, но тут ему пришел в голову еще один вопрос.

— А что, если бы это позволил себе непослушный солдат? — спросил он.

— Тогда я сам был бы обязан защитить своего врага и освободить его! — отвечал Август. — В этом для меня нет и не может быть никакого сомнения!

— Не смею спорить, сомнения нет, это… чрезвычайно благородно! — проговорил Шуленбург с едва заметной, легкой иронией в голосе.

Король услышал эту ноту и взял его за руку.

— Любезный генерал, — сказал он, — прошу тебя, оставь эту мысль и никому не говори о ней! Я не хочу таких побед!

Шуленбург молча поднял пристальный взгляд на короля и как бы спрашивал его:

— А выдача Паткуля или заточение Имгофа и Пфлугена разве дела менее гнусные и бесчестные?

Король понял этот немой упрек, и лицо его покрылось густой краской.

Шуленбург, конечно, это заметил и, не уходя, проговорил:

— Ваше величество, но что нам делать? Нам нельзя не доходить до отчаяния. Что же будет далее?

Август схватился за это слово и, пройдясь с усмешкой на губах по кабинету, молвил:

— Вот в том-то и дело, что что-то «будет далее »? Смотрите, пожалуйста, вперед или, как ты говоришь «далее» : а далее вот что виднеется: отуманенный удачами, самонадеянный молокосос непременно все будет забираться «далее» , и там его конец и погибель. Я замечаю, что он и теперь уже рассчитывает плохо и начинает действовать опрометчиво. Поверьте, он на этом не остановится и подрываться под него предательством и изменой значит только упреждать события, Неизбежные и без всякой с нашей стороны низости. Терпение, господа, прошу вас о терпении! Карлу кланяется вся Европа, поклонение приличествует Богу, но человеку оно вредит; оно его туманит и рождает в нем пустую спесь. Не мешайте же ей раздуться, и, поверьте, она одолеет Карла лучше всех его врагов и завистников.

— Но пока это случится, государь, что станет с бедной Саксонией?

— Э, полноте, пожалуйста, ничего с ней особенно худого не станет. Народ все вытерпит, народ, что трава, где ее скот плотнее вытопчет, там она на другое лето сильнее растет.

— Да, но ведь они люди, государь, ведь их жаль! — сказал Шуленбург.

— Не «люди», а народ! — поправил его король и, оглянув старика выразительным взглядом, добавил: — Я решительно не понимаю, что за фантазия приписывать черни то, что ей ни в каком случае принадлежать не может.

После этого генерал умолк и откланялся, но когда он был уже за дверями, король остановил его и воротил к себе снова:

— Говорил ты об этом с кем-нибудь? — спросил его Август.

— Я не говорил, но самую эту мысль мне подали офицеры, и потому я не могу считать это единственной моей тайной, — отвечал Шуленбург.

— Это значит, что почти все уже знают?

— От меня никто! — с достоинством отвечал генерал. — Но от других, я не ручаюсь, очень может быть, что и знают.

— В таком случае прикажи всем молчать!.. Ради Бога молчите, и пускай мне об этом никто и не говорит!

С этим они расстались. Шуленбург вышел, а Август остался со своим «рыцарским» чувством, которое не ладило с ним после выдачи Паткуля.

Смелые разъезды Карла XII по Саксонии поддерживали высказанную выше мысль о его задержании не в одном графе Шуленбурге. Эту же мысль таили Флемминг и смелая Ко́зель. Ее приближенные даже были связаны клятвой и деятельно хлопотали о проведении своего умысла в исполнение. Ко́зель и подала эту мысль графу Шуленбургу через офицеров, секретно высмотревших главную квартиру шведа. Королю графиня не упоминала об этом только потому, что не надеялась на его согласие с ее планом, не ограничивавшимся тем, чтобы арестовать Карла. Ко́зель шла далее, чем другие, — она настаивала, чтобы захваченный в плен Карл XII был немедленно убит. Мысль эта не оставляла ее ни на минуту и не давала ей покоя.

Флемминг, отложив всю свою враждебность к Ко́зель, соединился с ней для совместных действий. Шуленбург отдавал в их распоряжение свою конницу.

Ко́зель полагала, что в случае удачи их замысла король, может быть, на них и рассердится, но, однако, не откажется воспользоваться событием. А в Европе едва ли кто-нибудь захотел бы вступиться за удалого шведа.

Когда все было решено и условлено, графу Шуленбургу было поручено доложить об этом королю. Результат их разговора нам известен.

По выходе Шуленбурга из кабинета короля нетрудно было догадаться, что проект Августом отвергнут. Весть эта быстро облетела заговорщиков, но Ко́зель от этого не пришла в уныние.