Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Через полчаса все приглашенные сопутствовать графине были уже на лошадях около ее дворца и ее белый арабский конь с длинной гривой, с седлом, окованным золотом и обитым пунцовым бархатом, нетерпеливо ржал в ожидании своей всадницы.

Ко́зель оделась наскоро, но прекрасно: она была в длинном, отделанном золотом белом платье и в голубой шляпе с белыми перьями и голубым, украшенным золотом, током.

— Господа! — воскликнула она, подойдя к лошади и подняв вверх свою прелестную ручку с хлыстом, рукоятка которого сверкала дорогими каменьями. — Его величество король вызвал меня на состязание; полчаса тому назад он уехал со своей свитой в Столпянский замок. Я хочу догнать его, прежде чем он туда приедет. Время дорого, не будем терять ни минуты, и кто мне добрый товарищ, тот от меня не отстанет!

Сказав это, она быстро вспрыгнула на лошадь и, махнув хлыстом, сразу понеслась вскачь. Сопровождавшие ее в числе прочих Заклик и конюший мчались за ней.

Арабский скакун несся стрелою. Дорога за городом шла через лес, это была старая песчаная дорога, очень мягкая, но и очень утомительная, и кони, несмотря на раннее прохладное время, скоро запотели и взмылились.

В то время край этот был еще очень слабо заселен и казался пустыней. Изредка только кое-где встречались маленькие вендские деревеньки с их бедными хатами под высокими крышами, торчавшими из-за окружавших их вишневых садов.

Дорогой никого не встречалось, кроме крестьян, которые робко снимали шапки и не умели ничего рассказать, как далеко они встретили короля. Да при торопливой погоне некогда было с ними долго разговаривать и терять время в бесполезных расспросах.

После часа такой бешеной скачки конюший пристал к графине с просьбой хотя бы немного приостановиться и дать перевести дух лошади. Ко́зель сначала не хотела его слушать, но наконец поехала немножко тише и, поравнявшись с воротами одной старой хаты, совсем осадила своего коня. Все остальные сделали то же и сошли с седел, чтобы облегчить лошадей, напиться и поправиться.

Неподалеку у ворот домика гости заметили завернутую в рваное покрывало изможденную старуху, которая стояла, опираясь на палку. Она, в свою очередь, смотрела на пышную кавалькаду с глубоким равнодушием. Кто-то спросил ее, давно ли проехал король, но она отвечала:

— Какой король? Я не знаю, кто ваш король, а мои короли умерли.

Она говорила это медленно, бесстрастным голосом и ломаным языком с акцентом; а между тем из хаты вышел длинноволосый, средних лет мужчина в синем сюртуке с большими пуговицами и, сняв шапку, сказал гостям на чистом саксонском наречии, что король проехал не более, как три четверти часа тому назад, но что он ехал очень скоро и догнать его едва ли возможно. Ко́зель спросила, нет ли какой-нибудь кратчайшей дороги к Столпянскому замку, но такой дороги не было. Надежда догнать короля исчезла, и спешить без отдыха было ни к чему.

Графиня решилась дать своим спутникам и их лошадям маленький роздых: сойдя с седла, она сделала несколько шагов и вдруг стала всматриваться в нищую старуху.

— Что это за женщина? — спросила она немца.

Тот пожал плечами и отвечал:

— Это славянка… вендка!

— Что она здесь делает?

— Гм! Как вам сказать? Она не в своем уме: она уверяет, что этот двор когда-то принадлежал ее отцу, и не хочет уйти отсюда. Так и живет здесь неподалеку в землянке, вон под той горой… таскается по полям да, кто ее знает, что-то бормочет. Может быть, какие-нибудь бесовские заклятия!

— Заклятия? — невольно повторила Ко́зель.

— А что же вы думаете? Никто не сомневается, что она колдунья… Я ей деньги предлагал, чтобы она только ушла куда-нибудь отсюда подальше, так не хочет…

— Отчего же?

— Да вот говорит, что это земля ее отцов и что она здесь должна сложить кости…

— Вот странная!

— Да, она странная, да порою довольно страшная.

— Что же в ней страшного?

— Да знаете, здесь место дикое, глухое, тут все как-то… жутко, а она часто, ночью, когда на дворе воет буря, бродит, не то хнычет, не то поет, слова не разберешь, просто мороз по коже ходит, а выгнать ее…

— Что же?

— Тоже небезопасно.

— Что же она может сделать?

— Мало ли что? Она знает заклятия на нечистую силу… Черти ей, говорят, повинуются.

Видя, что рассказ этот интересует пышную даму, немец понизил голос и добавил:

— Она и будущее знает.

— Знает?

— Ага, да еще как!

— И может предсказывать что-нибудь? — спросила Ко́зель, оглядывая с любопытством старуху.

— И как еще… Не всегда, разумеется, а когда захочет.

— И что же, сбываются ее предсказания?

— Ох! Чтобы ей пусто совсем было, госпожа: все, что она скажет кому-нибудь, то все сбывается.

— А как ее зовут?

Немец беспокойно оглянулся и тихо прошептал:

— Млава.

— Млава?

— Тсс! Да, ее зовут Млава.

Хотя и немец и графиня говорили очень тихо, но старуха, вероятно, услышала свое имя. Встряхнув своими длинными седыми волосами, она гордо подняла голову и воззрилась проницательными черными глазами в лицо графини.

Анна это заметила и подошла к ней еще ближе. С минуту обе женщины молча смотрели в глаза друг другу, и наконец Анна спросила:

— Кто ты, старушка?

— На что тебе знать, кто я?

— Мне жаль твоих седых волос! Смотри-ка, как они пожелтели от ветра и пыли. Что тебя, бедную, довело до такого убожества?..

— Я не убога, — отвечала, покачав головой, Млава.

— Что же у тебя есть?

— Воспоминания о прекрасных днях.

— Но ведь воспоминания везде могут быть с тобою.

— Везде.

— Так зачем тебе жить тут?

— А зачем мне идти отсюда? Здесь мое место, здесь мое наследство.

— О каком наследстве ты говоришь, бедняжка?

— О наследстве моего рода.

— Твоего рода?

— Да, моего рода.

— Но что за род твой?

— Мой род?.. Королевский.

— Королевский!.. Твой род королевский! Но ты?

— Я королева.

— Королева?!

— Да, я королева! Я должна была быть королевой! Во мне кровь коренных королей этой земли…

Ко́зель улыбнулась. Млава это сейчас же заметила и продолжала, вперив в нее свои темные очи.

— Ты удивилась… смешно тебе стало, не смейся, зачем нам смеяться, ты сама королева, а не знаешь, чем станешь.

— А чем я стану? Ты ведь умеешь угадывать?

— Это как когда и как кому, — отвечала бесстрастно Млава.

— А мне, например, ты могла бы теперь что-нибудь сказать, что со мной будет?

— Чему с тобой быть? — отвечала Млава. — Кто высоко забрался, тот только низко упасть может, больше ничего.

Ко́зель побледнела, и у нее задрожали губы, но она сделала над собою усилие и, улыбнувшись, молвила:

— Ничего, ничего, говори, я не робка и не труслива, смотрела в глаза счастью, не зажмурюсь и от беды, пожила на солнышке, посижу и впотьмах.