Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

— Может быть, государь.

— Я тебя уверяю!

— Да я никак и не смею не верить.

— Она мне много раз говорила, что ты совсем не похож на придворного.

— Очень ей за это благодарен.

— Да, но ты знаешь, на кого ты похож, по ее мнению?

— Не знаю, государь, и… если можно мне об этом не знать…

— Нет, отчего же, — перебил Август, — в этом сравнении для чести твоей нет ничего обидного. Она находит, будто бы ты похож на обезьяну, хотя я, по правде сказать, с нею на этот счет не согласен.

Флемминг поднял голову и, сверкнув глазами, хотел что-то сказать, но только пробурчал что-то глухо и умолк.

Если бы король долго придумывал, как злее поссорить навсегда Флемминга с графиней Ко́зель, то он не мог бы сочинить лучше того, что сделал.

Здесь будет уместно несколько ближе познакомиться с генералом Флеммингом, который играет большую роль в развязке нашей истории.

Граф Яков Генрих Флемминг был довольно могуществен при Августе.

Говорили даже, будто ему была обещана польская корона. Одна из его кузин, дочь фельдмаршала Флемминга, была в Польше замужем за Пшебендовским, а через это у генерала завязались с Польшей отношения.

По своему времени Флемминг был человек образованный и более дипломат, чем воин, хотя избрал военное поприще. Как все дипломаты того времени, он держался известных правил Макиавелли: ему все средства казались прекрасными, если только они вели к желанной цели.

Об убеждениях своих он говаривал так: «По-моему, людей создают обстоятельства. Каждый имеет способности ко всему, только каждому нужен случай, чтобы себя испробовать. Я могу служить в этом случае лучшим примером. Сначала я сознавал себя способным к военному делу и не имел никакого другого желания, как получить полк. И, однако, я дошел до того, что теперь я и фельдмаршал и первый министр, хотя в жизни моей никогда не сидел ни в одной коллегии. Я управляю и Польшей и Саксонией, между тем я не знаю законов ни Саксонии, ни Польши. Чего же вы еще хотите в доказательство моей теории?»

С первого взгляда он казался весьма простодушным, но это было обманчиво: он был вкрадчив, хитер и, где надо, смел.

Он был старше своего короля только на три года; жил он по-княжески, отлично говорил по-французски, по-польски и по-латыни; здоровье имел удивительное: он в состоянии был не спать ночи, много пить и не напиваться, вздремнуть с четверть часа в кресле — и быть готовым к делу.

Наружностью он не взял: Флемминг был очень некрасив и притом он, вопреки тогдашней моде, не носил парик. Он очень любил деньги и не гнушался взяток, но король, узнав однажды, что Флемминг взял с кого-то пятьдесят тысяч талеров, ограничился тем, что сказал ему:

— Послушай, Флемминг, я точно знаю, что ты кое-что хапнул. Мне кажется, что это тебе одному уже слишком много. Доставь-ка, брат, половину мне.

И министр поделился взяткой с королем.

Вот с этим-то человеком стала в отношения непримиримой вражды графиня Анна Ко́зель.

Между тем как король Август забавлялся, Карл XII потерпел страшное поражение на полях Полтавы: эта роковая битва решила его судьбу и изменила положение дел в соседних государствах.

Король Август, возвращаясь с радостью из Берлина, где скромный двор не старался поразить его пышностью приема, был удивлен, когда курьер, высланный к нему из Польши княгиней Тешен, привез ему весть о поражении Карла. В первую минуту Август даже растерялся и продолжал лепетать о своем отказе от польской короны, но в это же время явился Флемминг и внушил ему, что вынужденные оружием договоры ничего не значат и что при нынешних благоприятных обстоятельствах надо вернуть себе Польшу, так как Лещинский — король незаконный. Флемминг уверял, что найдутся тысячи рук для защиты этого дела и что королю стоит теперь только появиться в Польше, чтобы восторжествовать над всеми прежними неудачами.

Польская корона, разумеется, была привлекательна, тем более что вместе с возвращением этой короны воскресала надежда создать там наследственную монархию. А потому Флеммингу не стоило большого труда склонить своего государя изменить его взгляды, установившиеся во время долгих неудач, и взяться опять вести дело к тому, чтобы хотя бы часть Речи Посполитой слилась воедино с Саксонией и образовала бы вместе с нею достаточно обширное государство. А для этого нужно было прежде всего возвратить польскую корону, и, конечно, на тех условиях, чтобы она более уже не подлежала избирательному праву, а обратилась бы в наследственное достояние саксонских королей.

Август согласился на все доводы Флемминга и дал приказ как можно скорее собрать войска и двинуться в Польшу. Флемминг и его польские друзья обещали самое ревностное содействие.

В удаче этой затеи никто не сомневался, расчет казался совершенно верен. Из Польши, по приглашению Денгоф, прибыли в Дрезден маршал сендомирской конфедерации и епископ Куявский-Шенявский. Против побитого шведа у Августа был добрый союзник, племянник Фредерик датский, с которым Август обо всем условился, пока тот гостил в Дрездене. Фридрих Бранденбургский также был согласен на эту комбинацию. Образовалась целая лига, на память о которой впоследствии выбита была медаль, изображавшая три соединенные руки трех Фридрихов.

Теперь, когда закипело такое дело о польской короне, Август не имел времени забавляться любовью. Приехав в Дрезден, он получил более подробное известие о полтавской битве и приказал отпечатать о ней циркуляры для всеобщего сведения, а сам снова полетел в Пруссию, чтобы условиться окончательно.

Во время короткого пребывания в Дрездене он едва успел поздороваться и проститься с Ко́зель.

Флемминг с ней теперь церемонился менее, чем когда-либо: он чувствовал себя в эту пору нужным человеком и мог ее игнорировать. Она обращалась к нему с несколькими просьбами, но он отвечал, что у него есть важные дела, и просьбы ее оставлял без всякого внимания; а одно присланное ею письмо разорвал и притоптал ногами на глазах посланца графини. Мало этого: он приказал последнему сказать Анне, что он ни жалоб, ни угроз ее не боится и знать их не хочет. Это был слишком обидный вызов, чтобы Ко́зель могла стерпеть его без ответа.

На другой или на третий день после этого события судьба свела их на улице: Флемминг был верхом, графиня в карете. Увидев своего врага, она высунулась из экипажа и, грозя ему рукой, крикнула:

— Эй вы! Генерал!.. Помните ли вы, кто вы такой и кто я? Вы слуга короля, обязанный исполнять, что вам приказано, а я здесь хозяйка! Вы хотите войны со мной? Прекрасно, вы ее будете иметь!

Флемминг засмеялся и, приложив с притворной любезностью руку к фуражке, отвечал:

— Успокойтесь, мне некогда вести войны с женщинами, как некогда и потворствовать их капризам.