Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

— Что же бы вы сделали?

— Я бы прежде всего не плакал…

Анна отерла платком глаза и, через силу улыбнувшись, сказала:

— Ну, я не плачу, а что далее?

— Я бы сообразил все обстоятельства и оценил бы те из них, которые мне могут быть полезны. Прежде всего надо обмануть расчеты ваших врагов…

— Продолжайте, пожалуйста!

— Но кто ваши враги?..

— Весь Дрезден и больше всех Флемминг.

— Ну… тут опять ошибка: Флемминг совсем не так зол, как вы это себе представили; он выиграл свою ставку, и теперь ему с вами спорить не за что, а генерал Флемминг человек умный и из-за пустяков спорить не станет.

— Быть может.

— Поверьте, и если поверите, то это будет с вашей стороны первый практический шаг; я вам советую прежде разрушить ожидания Флемминга на счет возможного с вашей стороны упорства.

— То есть вы мне советуете выехать в Пильницу?

— Да, графиня, как это ни неприятно, но я это вам советую. Это разобьет соображения Флемминга и изменит его к вам отношения, а потом ваша уступчивость может возбудить раскаяние в самом короле, и тогда будет надежда, что дела когда-нибудь могут принять лучший оборот. Я прошу вас вспомнить графиню Кёнигсмарк, она своим смирением положительно выиграла и сумела сохранить добрые отношения с королем; княгиня Тешен сделала то же, и ей не только позволили оставаться в Дрездене, но она продолжала и видеться с королем. Эстерле действовала иначе и за то своим упорством отрезала себе навсегда вход ко двору.

— Но позвольте, — перебила нетерпеливо Анна, — вы, кажется, не замечаете, что все эти дамы мне не пример?! Эстерле, и Кёнигсмарк, и Тешен — это все были любовницы, а я имею такие же права, как его жена.

Гакстгаузен посмотрел на нее и не ответил. Анна переменила тон.

— Но во всяком случае, вы правы, — сказала она, — пусть будет по-вашему, я не хочу спорить с королем и завтра уеду.

Но прежде чем обрадованный таким исходом своих переговоров Гакстгаузен вышел, Ко́зель снова переменила свое намерение, она начала раздражаться, припоминать все измены и клятвы и кончила тем, что объявила нежелание выехать добровольно.

Напрасно убеждал ее Гакстгаузен, она три или четыре раза меняла свои решения и наконец совершенно отказалась повиноваться.

Анна, очевидно, не могла решить, что ей выбрать, а может быть, она еще и не совсем верила, что ее могут выслать насильно.

Но когда Гакстгаузен, истощив все свои доводы, должен был передать отказ графини Флеммингу и генерал пожаловал к ней сам, а в то же время под окнами Ко́зель показался отряд королевских телохранителей, то Анна увидела, что надо повиноваться, и через два дня тихо выехала в закрытом экипаже в Пильницу.

Все это произошло прежде, чем король возвратился из Варшавы в Дрезден, куда теперь была очищена дорога для его новой фаворитки.

Получая о всех этих событиях подробные отчеты в Варшаве, Август был очень рад, что удаление Ко́зель совершилось так благополучно, и даже в знак своего к ней благоволения пожелал вознаградить ее и для того, чтобы узнать, чего она желала, послал к ней в Пильницу некоего Ватцдорфа, довольно грубого человека, которого Август сам называл «мужиком из Майнсфельда» .

Этот Ватцдорф имел самое ничтожное значение, но Флемминг ему, однако, покровительствовал, и вот этот «мужик из Майнсфельда» в один прекрасный день явился в Пильницу к отставной королевской фаворитке. Ватцдорф понимал дело по-своему и думал покуражиться над потерявшей силу Ко́зель, к тому же он был пьян и, войдя к графине без доклада, заговорил:

— A-а, милейшая графиня! Здравствуйте, здравствуйте! Я к вам послом от его королевского величества. Да, от его величества, добрый король не забыл вас и вам есть чему порадоваться…

— Что такое вы мне хотите сказать? — спросила недоумевающая Ко́зель, осматривая с головы до ног пьяную фигуру «мужика из Майнсфельда».

— Привожу вам отличные вести, графиня, — отвечал, интимно наклоняясь к ней, Ватцдорф. — Король… вы сами знаете… он ведь теперь мог бы вам ничего не дать, а он так не желает сделать… Он так милостив, что хочет расстаться с вами по-королевски… Хе, хе, хе, то есть, к взаимному удовольствию… слышите?

— Слышу, но ничего не понимаю, — гордо отвечала Ко́зель.

— A-а!.. Однако, какая же вы все-таки еще очаровательная! — воскликнул Ватцдорф и хотел взять ее за руку, но вдруг обнял ее с намерением поцеловать, но в то же самое мгновение перед его глазами мелькнула белая ручка и на щеке прозвучала громкая пощечина.

«Мужик из Майнсфельда» отскочил и воскликнул:

— Так вы вот как?

— Да, так, — отвечала графиня и, показывая на дверь, добавила: — Ступайте вон и скажите вашему милостивому королю, что он должен был знать, что такого невежу, как вы, ко мне посылать не следует.

Но нравы того времени были странные, и Ватцдорф, вместо того чтобы выйти, положил свою шляпу и сказал:

— Ну, вы меня проучили, графиня, теперь забудем об этом, я прошу у вас прощения, а пощечина от такой хорошенькой женщины совсем не бесчестье.

И «мужик из Майнсфельда» остался у Ко́зель откушать. Стараясь исполнить королевское поручение, он даже решился возвратиться опять к делу и снова заговаривал с графиней о том, что король готов ее облагодетельствовать, но Анна не намерена была продолжать разговор.

Ко́зель после этого хотела написать королю жалобу на Ватцдорфа и Левендаля, но раздумала: жалобы Август мог бы оставить без всякого внимания и тем только увеличил бы ее обиду.

Попытки же сблизить с кем-нибудь Анну еще не были оставлены, и на смену Левендалю и «мужику из Майнсфельда» появился некий Ван Тинен. Этот подставной любовник явился к Августу не в пору, когда король был выпивши, и так надоел пространностью доклада, что августейший повелитель прижал его к стене, схватил за шиворот и, бросив на пол, отколотил и руками и ногами чуть не до полусмерти. После такой трепки, разумеется, было не до сватовства и не до ухаживания, и тогда обратились к последнему, универсальному средству — клевете.

Сочинили, что Анна якобы имела когда-то тайную интрижку с братом того Лехерена, который, как, вероятно, помнит читатель, был серьезно приревнован Августом и выслан за границу. К нему послали поторговаться, сколько он возьмет, чтобы очернить невинную Анну, но и это не удалось. Однако, Анна, видя, что ее так дружно атакуют, могла ожидать, что умыслы на этом не остановятся, и чтобы положить всем этим историям конец, выкинула сама такую неожиданную штуку, что всех привела в недоумение и, почти без преувеличения можно сказать, возмутила мир и покой в обоих государствах, короны которых лежали на одном венценосце.

В один, для многих весьма неприятный, день в Дрездене узнали, что в Пильнице случилось большое происшествие — графиня Анна Козель пропала !..