Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Подозрения прямо падали на то, что она уехала в Варшаву с намерением увидеться с Августом и нажаловаться ему, а может быть, и привести в исполнение одну из своих безумных угроз. О побеге ее тотчас же послано было известие в Варшаву, и вместе с тем приняты все возможные по тогдашнему времени меры, чтобы выследить ее путь и задержать ее.

В Варшаве весть эта произвела страшную тревогу. Прибытие Ко́зель пугало не столько саму новую фаворитку, сколько тех, которые ею орудовали; а потому здесь был составлен совет, на котором Денгоф получила обстоятельную инструкцию, как ей действовать, и когда Август по своему обыкновению посетил ее, она встретила его с притворным волнением и слезами, в чем прекрасная кокетка оказалась довольно искусной. Она притворилась так углубленной в свое горе, что будто даже не заметила королевского прихода, и на вопрос о причине своей грусти как бы нехотя созналась, что она боится Анны Ко́зель.

— Ко́зель едет сюда в Варшаву. Быть может, она уже здесь!.. Она способна убить меня, но это ничто в сравнении с тем, что… Меня, быть может, ждет другая гибель… Государь!.. Что это?.. Мне кажется… быть может, вы пришли теперь ко мне за тем, чтобы объявить мне, что я… что вы… должны меня оставить?

— Ты бредишь! — шутливо перебил ее король. — Напротив, твой милый характер и доброта так меня к тебе привязали, что я и в помыслах не имею с тобой расстаться. Успокойся, тебе Ко́зель не опасна.

— О, благодарю вас, благодарю вас, государь, за эти добрые речи! Но не осудите меня, что я так встревожена и не могу прийти в себя.

— Чего же ты тревожишься? — спросил, лаская молодую женщину, Август.

— Да ведь она все-таки приедет сюда, — шепотом отвечала Денгоф.

— Ну, если бы и так, что же дальше?

— Вы к ней привязаны, государь.

— Был .

— Что было, то может возвратиться.

— Перестаньте говорить такие пустяки!

— Это не пустяки, государь: всем известно, какую власть имела над вами Ко́зель.

Такое напоминание было острым ударом в сердце Августа, который теперь стыдился уже своего потворства прихотям Анны и, перебив Денгоф, резко заметил:

— Я вам говорю, что все это пустяки, вздор, никакой власти она надо мной не имеет… да и не имела и… не будет иметь.

Во время этого разговора мать новой фаворитки стояла за дверями, и чуть только дочь ее при последних словах условно кашлянула, почтенная дама и явилась. Она вошла, как будто не зная о том, что найдет здесь короля, и начала извиняться.

— Помилуйте, я очень рад, что вас вижу, — воскликнул Август. — Помогите мне, пожалуйста, успокоить вашу дочь!

— Что с тобой, мое дитя?.. А?.. Что с ней, государь? Ага, если я отгадала, она немножко ревнует, ну, что делать: маленькая ревность только делает приятнее удовольствия любви.

— Да вы послушайте, из каких все это пустяков…

И он рассказал старухе свой разговор с ее дочерью.

— Вы меня извините, ваше величество, если я буду откровенна? — нахмурилась Белинская.

— Пожалуйста!

— Я не удивляюсь беспокойству моей дочери; неистовый и бешеный нрав графини Ко́зель известен всему свету, равно как и ее угрозы, которые она может привести в действие.

— Да, если ее допустят.

— А кто может ее не допустить, государь? Конечно, одни вы.

— Да, я.

Белинская молча пожала плечами.

— Что же, вы не верите, что ли, этому? — подхватил Август. — Но тогда я для вашего успокоения сейчас же отдам приказ, чтобы Ко́зель вернули с дороги обратно в Дрезден.

— Будто вы это сделаете, государь?

— А отчего же нет?

Белинская сжала руки и воскликнула:

— О, моя дочь, о, моя Марися, в таком случае тебе не о чем плакать! Ты можешь быть названа счастливейшей из женщин. Но я осмелюсь вашему величеству доложить, что Ко́зель слишком избалована вашей снисходительностью: она может не послушаться приказа и не возвратиться. Мне кажется, что для этого дела надо послать человека очень надежного, который сумел бы быть твердым и даже, если нужно, решительным.

— Конечно! — воскликнул король, немного утомленный всей этой сценой. — Кто здесь, по-вашему, такой человек?

Такой человек был наготове, его звали Монтаргон; он был француз, прибывший в Польшу с Полиньяком и много обязанный Белинским, которые вывели его в камергеры. Король тотчас же согласился послать Монтаргона навстречу Анне, и когда услужливый француз явился, король сам приказал ему предупредить приезд Анны в Варшаву и вернуть ее с дороги назад в Пильницу.

— А что я должен делать, государь, если графиня не захочет подчиниться приказанию вашего королевского величества? — спросил Монтаргон.

Король подумал с минуту и отвечал:

— На этот случай я дам вам в помощь подполковника моих кавалергардов Ла-Гайе и шесть человек гвардейцев. Этого, надеюсь, слишком довольно, чтобы приказание мое было исполнено.

Не теряя времени, послали за Ла-Гайе, который получил приказ из уст самого короля, и отряд в ту же ночь выступил по дороге, ведущей из Варшавы к Дрездену.

Анне нелегко было ускользнуть от этих сыщиков и еще труднее им сопротивляться.

Решившись во что бы то ни стало увидеть короля и лично защитить перед ним свое дело, графиня Ко́зель пустилась в путь с небольшой свитой из своих людей. Они ехали почти без отдыха, заботясь о том, чтобы весть о ее выезде не опередила ее прибытия в Варшаву.

Заклик сопровождал графиню. Хмурый, сосредоточенный на положении своей госпожи, он в молчании ехал всю дорогу возле кареты. Он теперь был для нее более, чем слуга: он хранил ее тайны.

Перед выездом из Пильницы графиня позвала его к себе и сказала:

— Слушайте, Заклик, меня все оставили, около меня нет ни одного человека, на которого я могла бы положиться.

— Вы на меня можете положиться, — коротко отвечал Заклик.

Она взглянула на него и спросила:

— Вы меня не покинете?

— Никогда! — отвечал он.

— Я вам верю.

Заклик торжественно поднял вверх два пальца и, как бы присягая, твердо проговорил:

— Клянусь!

— Хорошо, я должна доверить вам все, что имею самого дорогого. Обещайте мне, что вы разве только вместе со своей жизнью отдадите то, что я вам вверю.

— Это так будет, — ответил Заклик и снова клятвенно поднял вверх руку.

— Об этом никто не должен знать!

— Никто не будет знать, графиня.

— Но вам я должна открыть, что именно вы будете беречь.

— Разве это нужно, чтобы я знал?

— Да, это нужно.

— В таком случае, как вам угодно, я буду нем, как рыба.

— Слушайте, несколько лет назад, когда король развел меня с мужем, он выдал мне письменное обещание, скрепленное его печатью, что в случае смерти королевы он на мне должен жениться. Понимаете?

— Как нельзя лучше, графиня.

— Я всегда берегла эту бумагу у себя, но теперь… я опасаюсь…