Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Ко́зель слушала равнодушно.

— Сообрази же теперь, моя дорогая, — докончила Глазенапп, — если не церемонятся с воеводами, то что же значим мы, бедные женщины, когда мы больше не нужны и от нас хотят избавиться?

Рассказ баронессы Глазенапп произвел на Ко́зель сильное впечатление. Воевода галицкий в Кёнигштейне, и посажен туда без суда и притом за польское дело, а заключен в Саксонии… Все это действительно было тогда как-то необыкновенно и обозначало в самовластии Августа какую-то новую фазу; но Глазенапп переменила тон и перешла к веселым сплетням. Она сообщила, что Денгоф никто не видит на придворных балах, вероятно, потому, что она никак не осмелится быть представленной королеве. Поэтому, продолжала рассказчица, маскарады стали гораздо чаще, чем балы. Короля, впрочем, также нигде почти не видно, потому что он все еще ею занят и сидит с ней. На одном ужине Киан, как я слышала, вместо того чтобы провозгласить тост за здоровье короля, пригласил всех к молебствию, чтобы Господь соблаговолил освободить Августа из польского плена.

На губах Ко́зель скользнула улыбка.

— На другой же день, — прибавила Глазенапп, — кто-то подхватил остроумную выходку Киана и прибил к Георгиевским воротам и к костелу воззвание ко всем христианам о молитвах за Августа. Король, как я слышала, очень над этим смеялся, но, однако, приказал отыскать того, кто это сделал… Но вряд ли, однако, найдут.

Неутомимо сплетничая до самого обеда, баронесса осталась здесь и откушать, а потом пожелала посмотреть сад и старую липовую аллею, где под открытым небом ею снова овладела откровенность.

— Все вы считаете меня злой интриганкой, — заговорила она, — и это отчасти правда, но только отчасти: я действительно люблю отомстить моим врагам, но зато, кто мне сделал какое-нибудь одолжение, я это ценю и помню, а ты была добра ко мне, и я за то открою тебе очень важный секрет…

— Нужно ли это? — спросила, слегка наморщив лоб, Анна.

— Да, это для тебя очень важно. У тебя хотят отнять бумагу…

— Какую бумагу? — с показным спокойствием спросила графиня.

— Ну, перестань притворяться, ты очень хорошо знаешь, в чем дело, потому что за этой бумагой к тебе присылали сюда Ватцдорфа. Так вот знай, что в случае твоего несогласия отдать ее добровольно бумага будет взята насильно.

— Очень благодарна за предупреждение, — отозвалась Ко́зель, — но только все это напрасно, потому что такой бумаги, какой от меня добиваются, у меня нет.

— Где же она?

— Где она? — переспросила, улыбнувшись, Ко́зель.

— Да.

— Тебе хотелось бы это знать?

— Да, то есть, так… разумеется, если ты хочешь мне это сказать.

— Отчего же, я отвечу откровенно. Бумага, о которой вы хлопочете, находится в очень верных руках. Надо признаться, что я ведь этого давно ожидала и приняла свои меры.

Глазенапп посмотрела на графиню долгим, пристальным взглядом, как бы желая прочитать на ее лице, правду ли она говорит; но Ко́зель казалась очень искренней и спокойной. Она, конечно, понимала, что баронесса Глазенапп для того к ней и пожаловала, чтобы, начав с простых сплетен, выпытать кое-что о бумаге. С этим ответом баронесса и уехала назад в Дрезден.

Проводив глазами экипаж баронессы, графиня тотчас же приказала позвать к себе Заклика.

Опасаясь быть подслушанной в своем собственном доме, она вышла с ним в сад, как будто для некоторых хозяйственных распоряжений, и сказала:

— Я подозреваю, что нас здесь окружают шпионы.

— В этом и сомневаться нельзя, графиня, я ни за кого в доме не поручусь, — отвечал Заклик. — А хуже всех Готлиб; я уверен, что он доносит обо всем, что тут делается. Впрочем, он человек недалекий и его ничего не стоит провести.

— Готлиб? Возможно ли, чтобы он за мной шпионил! — воскликнула графиня.

— Это вы потому так думаете, что он более всех лезет к вам со своей преданностью? Не верьте ему, это все притворство, с тем чтобы вкрасться в доверие.

— Скажите мне, Заклик, вас в городе все знают? — тихо спросила графиня.

— Ну, как вам доложить, может быть, многие уже и забыли; да ведь если вам угодно меня послать с каким-нибудь поручением, для которого надо, чтобы меня не узнали, то ведь можно так сделать, что и не узнают.

— Как это?

— Что же, — отвечал, слегка улыбнувшись, Заклик, — можно лицо-то и того… как актеры делают…

— Подрисовать, загримироваться?

— Да, отчего же, я это могу.

— А можете ли вы там достать нам верного языка?

Заклик пожал плечами и отвечал:

— Если нужно, так, разумеется, надо найти.

— Да, мой добрый Заклик, теперь это нужно, — сказала, понизив тон, графиня. — Здесь мне более уже совсем не безопасно и мне теперь одно спасение — бежать; вы должны мне помочь в этом, и я вам одному только верю и на вас на одного надеюсь.

Заклик промолчал.

— Что же вы молчите? — спросила нетерпеливо Анна.

— Трудно это будет сделать, — проворчал Заклик и сейчас же добавил: — Но, разумеется, если необходимо, то… разумеется…

— И это еще не все, — прервала графиня, — я должна спасти драгоценности, потому что они составляют все мое состояние.

Заклик только потер себе лоб и опустил глаза.

— Что вы мне на все это скажете? — спросила графиня.

— Все, что только в человеческих силах, я сделаю, — отвечал Заклик и задумчиво добавил: — Одно жаль, давно бы это следовало сделать. Ну, да что не сделано, о том уже нечего говорить.

— Сегодня ночью, — продолжал он, как бы погруженный в глубокую думу, — я поеду в город. У меня в кустах, у острова, есть лодка, я на ней и поплыву, и все, что можно, разузнаю, соображу, подготовлю и возвращусь.

— Хорошо.

— А вы не требуйте меня к себе, пока я сам не явлюсь к вам, комната моя будет заперта, и люди будут уверены, что я там для чего-нибудь затворился. Пока я больше ничего не могу придумать. Вон Готлиб, это он за нами шпионит.

— Ага, это в самом деле кажется так. Ну и прекрасно, идите и делайте, как вы сказали, а этого шпиона надо одурачить.

— Эй, Готлиб! Готлиб! Подите-ка сюда, — закричала она, отпустив Заклика и, когда немец приблизился, сказала: — Этот сад можно было бы привести в порядок, но этот поляк так бестолков, что ничего не может понять. Сколько я ему ни толковала, он меня только вывел из терпения.

Готлиб укоризненно покачал головой.

— Я вас очень прошу, чтобы вы нашли мне в городе хорошего садовника.

— Слушаю, графиня.

— И приведите его сюда.

— Приведу, графиня.

— Только хорошего.

— Самого лучшего, ваше сиятельство.

— Чтобы был и садовник и цветовод.

— И садовник будет и цветовод.

— Благодарю вас, я знаю, что вы все это отлично устроите.

— О, не беспокойтесь, ваше сиятельство… так устрою, что…

Но видя, что графиня удаляется, он только поклонился ей вслед и, окинув надменным взглядом Заклика, гордо пошел в свое место.