Элли Мидвуд - Австриец

— Простите, — я извинился, сам толком не понимая, за что. Её слишком уж прямолинейный взгляд меня немного смущал. — Хотите присесть?

— Спасибо за предложение, мой хороший. — Она сверкнула всеми своими белыми зубками в ответ и кивнула на четыре пивных кружки, что держала в руках. — Но я, к сожалению, не могу. Мои друзья вон за тем столом умирают от жажды. Но почему бы тебе к нам не присоединиться вместо этого? Тут-то, как я вижу, тебе не очень весело.

Ухмыляясь, она указала кивком головы в сторону моего стола.

— Я тут с моим отцом. — Я указал на место, где он сидел, погруженный в разгоряченную политическую дискуссию с двумя его товарищами.

— Не бойся, я тебя верну так быстро, что он и не заметит, — девушка пообещала и игриво мне подмигнула, приглашая следовать за ней. Меньше чем через минуту, в течение которой она расталкивала мужчин с её пути лучше, чем любой полицейский во время свары, я оказался за столом вместе с кучей громогласных молодых людей. Они встретили свою компаньонку одобрительным гомоном, и она ловко протянула две кружки через стол, прямиком в нетерпеливые руки, оставив одну себе и угощая другой меня.

— Так, ну-ка все замолчали на секунду. Я хочу вам представить… как тебя зовут, красавчик? — Она повернулась ко мне.

— Эрнст. — Я улыбнулся ей в ответ.

— Хочу представить вам моего нового друга Эрнста, — громко объявила она и меньше чем через секунду я уже пожимал протянутые руки и получал приветственные похлопывания по плечам.

В это время моя новая боевая подруга уже двигала без лишних раздумий одного из своих товарищей к краю скамьи.

— Карл, давай-ка потеснись, нам нужно посадить куда-то нашего нового друга. — После того, как она убедилась, что я удобно устроился между ней и Карлом, который как ни странно ни капли не возражал, она подняла свою кружку. — Добро пожаловать в нашу маленькую партию, Эрнст.

Мы все чокнулись нашими кружками.

— Кстати, меня зовут Мелита.

— Приятно познакомиться, Мелита. — Я кивнул в знак приветствия и отпил немного пива, которым она так щедро угостила меня. — Вы часто сюда приходите?

— Каждую пятницу, — ответила блондинка и указала на трибуну, где один из выступающих отчаянно жестикулировал, помогая жестами своей пламенной речи. — Это всё так, репетиция перед настоящим шоу. Сегодня Бек будет говорить, он из великой Немецкой народной партии, и его-то мы все и пришли послушать.

Я кивнул, хотя и понятия не имел, кто такой был этот самый Бек. Тем временем один из молодых людей окликнул меня через стол:

— А к какому братству ты принадлежишь, Эрнст?

— Братству? — переспросил я, не совсем понимая о чем он.

— Ну да, братству. В какой университет ты ходишь?

— Я еще не хожу в университет, — признался я, в глубине души надеясь, что они не осмеют меня и не выгонят из-за стола. — Я заканчиваю школу в следующем году.

— Правда? Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Шестнадцать? А выглядишь на все двадцать! — он рассмеялся и снова протянул мне руку. — Я — Франц. Мы все из Национальной австрийской лиги студентов.

Заметив мое затруднение, Мелита наклонилась поближе и прошептала мне на ухо:

— Национальная австрийская лига студентов — это самый большой конгломерат в стране, что объединяет в себе все националистические братства всех университетов Австрии.

— Что вы делаете в этих братствах? — спросил я, отпив еще немного пива.

— Мы стараемся принести свои идеи массам. Мы — национал-социалисты, сражающиеся против большевистской угрозы. Мы организуем митинги и собрания и активно в них участвуем. Это наш долг, как молодого и образованного поколения, принести наши великие страны — Австрию и Германию — к их судьбоносному единству. А также мы работает над отменой ограничений, наложенных на нас недавним Версальским договором. Они говорят, что мы не можем объединяться с нашими немецкими братьями, но даже само такое заявление идет вразрез с нашими правами национальной самоидентификации как свободной страны!

— Это все жиды-большевики придумали! — с гневом воскликнул Карл. — Они боятся, что как только мы объединимся, они больше не смогут нас держать под своим контролем. Но мы им еще покажем, помяни мое слово, покажем!

— Эй, Эрнст, — Франц снова меня позвал. — А ты не хочешь вступить в наши ряды уже сейчас, пока не поступишь в университет? Хоть ты и не в братстве, но ты всё равно можешь ходить с нами на собрания и помогать нам с разными вещами. Что скажешь?

— Спасибо, это было бы здорово! — я согласился, особо не раздумывая. Сейчас все, что могло переключить мое внимание от моих страданий по Далии и постоянных сомнений, а правильно ли я поступил, что вот так порвал с ней все отношения, еще и обвинив её во всех грехах, было желанным отвлечением.

Мое согласие было встречено еще большим количеством рукопожатий, похлопываний и тостов, когда Мелита вдруг зашикала на нас, указывая на трибуну.

— Тихо все, Бек здесь!

— Бек!

— Точно, Бек! Тихо, тихо все!

Я вытянул шею, чтобы получше разглядеть человека, заставившего шумную таверну погрузиться в полную тишину просто взойдя на трибуну. Я никогда его раньше не видел: я уж точно бы запомнил его уверенную манеру держать с себя, а его почти неестественно прямая горделивая осанка и твердый взгляд из-под сдвинутых бровей выдавали в нем бывшего военного, и не самого низкого ранга. Когда же он произнес первые слова, его властный, командный голос заставил притихнуть последние из шепотков.

Я не знаю, почему я вдруг начал думать об отце Вильгельме и разительном контрасте в том, как каждый из них произносил речи. Отец Вильгельм тоже умел держать всеобщее внимание с самого первого мгновения, как поднимал свои добрые глаза от раскрытой перед ним Библии, улыбаясь своей пастве и приветствуя их кивком, как если бы выражая благодарность за то, что разделили с ним мессу. Каждый раз, как я слушал его слова, я чувствовал, что меня любят, да, как глупо бы это ни звучало, но это была самая настоящая любовь, пропитывающая каждую его проповедь, не важно какая была тема.

Бек, в отличие от него, не хотел, чтобы мы испытывали любовь, это стало понятно с первых слов. Он питал человеческую ненависть, которую сам же посеял в наши умы одним единственным вопросом: «А действительно ли мы проиграли Великую войну?» Затем, он начал взращивать эти крохотные ростки сомнений, принося все больше доказательств в поддержку его идей, что бередили умы многих людей со дня подписания унизительного Версальского договора. «Это стало последней каплей», говорил он. «Теперь они пересекли все границы. Теперь, если мы не начнем бороться в ответ, наша нация и вовсе исчезнет».

Он даже цифры начал приводить, дикий процент на иностранные ссуды, что мы должны были выплачивать американцам, наше текущее экономическое положение, агрикультурное производство, скорость, с которой росла инфляция… Нет, он точно отвергал саму идею о том, чтобы возлюбить своего ближнего; его призыв был четок и ясен: убей своего ближнего и верни себе все его земли и владения, потому как иначе он убьет тебя.