Элли Мидвуд - Австриец

Я подумал было, что не стоило мне ему отвечать, но затем неловко пожал плечом с виноватой улыбкой.

— Твоя жена меня бросила, а я не видел смысла бежать без неё. Я хотел умереть в родных местах, в родной Австрии.

— Она тебя не бросила. Она осталась в Берлине, чтобы тебе помочь. Как далеко тебе удалось бы бежать и где бы ты смог скрыться в Южной Америке с беременной женщиной, а потом с новорожденным ребёнком? — Он покачал головой. — Она думала, тебе хватит смекалки бежать одному, чтобы потом найти её, когда всё немного поуляжется. Но нет, ты решил уйти с музыкой и героически погибнуть от рук ОСС. И посмотри, куда это тебя привело.

— Если ты пришёл, чтобы поиздеваться или высказать мне свои сантименты на мой счёт, то у меня на это есть доктор Гилберт, Келли и полковник Эймен. — Даже мой обычный сарказм, который я всегда использовал как своеобразный защитный механизм, прозвучал сейчас как-то жалко. — Хотя бы уж тогда высказывал за то, что спал с твоей женой, а не за то, как я решил окончить свои жалкие дни.

— Я тебе ничего и не высказываю. — Фридманн отозвался тихим голосом. — Просто она плачет всё время, вот и всё. Уж по мне так было бы лучше, если бы она была с тобой, где-нибудь в аргентинских джунглях, но только не так, как сейчас. У меня сердце от вас обоих разрывается.

Мы оба какое-то время молчали, пока я снова не нарушил тягостную тишину.

— Спасибо за документы. — Я пролистал несколько бумаг и едва сдержал грустную усмешку. — Переговоры с Красным Крестом, свидетельства… Я, правда, очень тебе благодарен. Только вот это уже ничего не решит.

Я уронил руки на колени в беспомощном жесте отчаяния и уставился в пол. Я чувствовал на себе вопросительный взгляд Фридманна.

— Они меня повесят, Розенберг, — объяснил я с мягкой улыбкой, назвав его его новым именем, но так и не найдя сил взглянуть ему в глаза. — Они так и сказали мне ещё в Лондоне, ещё задолго до того, как всё это началось. Поэтому я уже знаю исход моего дела, и думаю, тебе это тоже стоит знать. И, прошу тебя, попробуй и ей сказать, только как-нибудь поделикатнее, чтобы она не надеялась зря, не рассчитывала на какое-нибудь чудо… Скажешь?

Он отвернулся, закусив губу. Я прекрасно знал, что от испытывал, только вот мне всё это было в тысячу раз тяжелее.

— Я попробую. Только она всё равно будет надеяться. До самого последнего дня.

— Не надо мне было… — начал было я и проглотил собственные слова вместе со слезами.

— Ну кому ты врешь? Ты бы всё точно также сделал, даже если бы знал о конечном исходе, даже если бы тебе всю жизнь довелось прожить от начала и до конца, ты бы всё равно её выбрал вопреки всему, даже если вам двоим и не суждено было быть вместе с самого начала. Вы как какие-то чертовы Ромео с Джульеттой, родившиеся во враждебных кланах, но которые тем не менее влюбились друг в друга вопреки всему, и которые предпочли кратковременную, но такую ослепительно яркую, пусть и не понятую никем любовь, которая случается только раз в сто лет. А потом все умирают в конце, потому что у таких историй никогда не бывает счастливого конца.

В этот раз мы оба задохнулись от эмоций, и я схватил и крепко сжал его руку.

— Ты… Ты смотри за ней, слышишь? После того, как они меня… Смотри, чтобы она какой глупости не сделала, ей же ещё сына растить!

Фридманн кивнул несколько раз, сжал мою руку в ответ и быстро утёр слезы.

— Конечно.

— Клянёшься?

— Клянусь… Боже, ну конечно, клянусь. Как же всё это глупо, как… — он задохнулся и обвёл взглядом мою камеру, будто ища волшебную дверь, которая бы вдруг материализовалась из ниоткуда, и мы бы смогли сбежать в тот мир, где у каждой сказки был счастливый конец.

— И они жили долго и счастливо, и умерли в один день. Конец.

Я закрыл книгу, надеясь увидеть своего трёхлетнего сына мирно спящим в своей кровати. Мальчик, однако же, решил сделать всё возможное и невозможное чтобы не уснуть.

— Ещё одну, — попросил он, стараясь держать глаза открытыми.

— Мы уже прочитали четыре, Хансйорг. Целых четыре, — я попытался уговорить ребёнка. — Пора спать.

Я отодвинул отросшую чёлку с его лба и подоткнул его одеялко.

— Ну пожалуйста, ещё одну, — снова попросил он своим тоненьким голоском, цепляясь за мой рукав.

— Если мы все перечитаем сегодня, то на завтра ничего не останется. — Я улыбнулся ему.

— Нет, останется. Самую последнюю… Пожалуйста?

— Разве ты не хочешь спать? — Я покачал головой на его усилия не заснуть.

— Он боится заснуть.

Я обернулся на голос Элизабет, стоящей в дверях.

— Потому что каждый раз, как он закрывает глаза, ты снова исчезаешь, — закончила она свою мысль с неприкрытым упрёком в голосе.

— Лизель, ты не очень-то стараешься мне помочь.

— А я и не собираюсь тебе помогать.

Обычно она набрасывалась на меня со всеми обвинениями и упрёками, когда мы оставались одни. В этот раз она похоже настолько разозлилась, что решила начать ссору при нашем сыне. Я сделал глубокий вдох, стараясь не обращать на неё внимания, и повернулся обратно к мальчику.

— Хансйорг, папе нужно пойти проведать дедушку, хорошо? Но если ты пообещаешь мне сейчас же уснуть, завтра утром я возьму тебя в парк. Идёт?

— С аттракционами?

— Ну конечно.

— И мороженым?

— Мороженым, леденцами, сахарной ватой, всем, чем хочешь. А после мы пойдём в тот магазин на площади и купим тебе новые игрушки.

Он выбрался из-под одеяла и обнял меня за шею своими маленькими ручонками.

— Папочка, я тебя люблю, — он прошептал мне на ухо и смущенно чмокнул меня в небритую щеку.

— Я тоже тебя люблю, солнышко. — Я уложил сына обратно в кровать и укрыл его одеялом. — А теперь — спать.

Он кивнул, явно обрадованный планами на следующий день, и немедленно уснул. Я неслышно поднялся с кровати, заглянул в кроватку к Гертруде, моей девятимесячной дочери, также мирно посапывающей под тонким одеялком, и закрыл дверь в детскую под пристальным взглядом Лизель.

— Подкупать своего сына такими вот взятками, надеясь, что один день вседозволенности и баловства заменит ежедневное воспитание — конечно, только так все хорошие отцы и поступают, — она заметила с нескрываемым сарказмом.

— Все «хорошие» отцы не занимают пост высшего представителя СС в Австрии, в дополнение к посту начальника безопасности и полиции в добавку к десяти другим должностям, всем требующим моего постоянного внимания, не так ли?

— И ты, естественно, считаешь, что это оправдывает то, что ты появляешься здесь всего раз в несколько недель? — не унималась она, спускаясь за мной вниз по ступеням.

— Я только говорю, что у меня очень много важной работы.

— Я только это от тебя и слышу! Работа, работа, работа! Раньше ты говорил: «Лизель, вот дождись Аншлюса, у меня будет куча свободного времени!» А теперь ты ещё больше занят, чем раньше!