Элли Мидвуд - Австриец

— В любом случае, господин обвинитель, этот аффидавит может с лёгкостью быть опровергнут теми двумя, что вам представил мой адвокат, — сказал я, стараясь держать эмоции под контролем. — И если этот бывший заключённый действительно записал этот документ со слов Зирайса, я хочу попросить суд о назначении перекрёстного допроса. У меня нет ни одного сомнения, что я смогу лично опровергнуть каждое его слово.

— Вы можете подать заявление через своего адвоката, подсудимый. — Полковник Эймен быстро отвёл взгляд и сразу же перешёл к другому вопросу. Я не удержался и тяжело вздохнул. Я уже знал, что это заявление мне ничего не даст, потому что тот заключённый, как и все остальные, будет числиться либо пропавшим без вести, либо погибшим.

Доктор Гилберт снова приблизился ко мне после того, как суд был объявлен закрытым до следующего дня, а я ждал, пока доктор Кауффманн отсортирует нужные для меня бумаги.

— Вы могли бы проявить хоть какую-то долю уважения к жертвам ваших чудовищных преступлений и признать свою вину хотя бы в этом случае. — Он любил делать такого рода замечания при любой возможности, чтобы ещё больше испоганить мой день.

— Я не могу признать вину за что-то, чего я не совершал, — спокойно ответил я, не глядя на него.

— Я знаю, что вы лжёте.

— Да? Откуда же?

— Язык тела. Он вас выдаёт.

— Правда? — Изобразив интерес без особого энтузиазма, я устало приподнял голову от рук, на которых я полулежал, оперевшись на перегородку, разделявшую скамью подсудимых от стула, на котором сидел мой адвокат.

— Да. Во время слушания вы всегда держите руки скрещёнными вокруг живота. — Он пустился в объяснения с видом профессора университета, дающего лекцию студентам-первокурсникам. — Это указывает на две вещи: что вы скрываете правду или же пытаетесь защитить себя.

— А что, если это второе? — Я не удержался от улыбки. Даже молодой военный полицейский, стоявший рядом, улыбнулся вместе со мной.

— Нет. Мы оба прекрасно знаем, что из всех подсудимых вы — самый жестокий и бессердечный. Как вам не стыдно так хладнокровно лгать в лицо трибуналу, когда вам зачитали аффидавит о том, как вы смеясь вошли в газовую камеру при очередной инспекции и как вы потом отпускали шуточки во время демонстрации казней? Я бы на вашем месте проявил хоть какое-нибудь уважение к жертвам и их семьям и сознался бы во всём, но у вас, похоже, ни совести, ни души нет для этого. Вас заботит только то, как спасти свою шею.

— Что ж, доктор Гилберт, если вы так хорошо меня знаете, не вижу смысла с вами спорить.

Он нахмурился и вскоре вовсе отвернул от меня своё безжизненное лицо.

Безжизненное лицо Рейнхарда Гейдриха, лишённое всяких эмоций, было последним, что я хотел видеть в своём офисе. Он, похоже, разделял мои чувства, скорее всего приведённый сюда не по своей воле, но следуя приказу рейхсфюрера Гиммлера, который прилетел в Вену, чтобы лично проинструктировать своих новых подчинённых во главе с Сейсс-Инквартом.

Я стоял навытяжку перед рейхсфюрером, стараясь игнорировать Гейдриха и его ноги на моём столе, за которым он расположился с почти оскорбительной вальяжностью, лишний раз тыкая меня носом в превосходство его позиции и ранга. Я искусно делал вид, что слушал Гиммлера и его инструкции, в то время как на самом деле я перебирал в уме возможные антисемитские оскорбления, которые я собирался с очаровательной улыбкой бросить в лицо Гейдриху при первой же возможности.

— Вам все ясно по данному вопросу, бригадефюрер? — Гиммлер отвлек меня от моих размышлений.

— Так точно, рейхсфюрер. — Кивнул я, хоть и малейшего понятия не имел, о чем он говорил последние десять минут. Он собирался оставить мне файл с инструкциями, который был толще, чем мой первый учебник по юриспруденции, да и к тому же с Сейсс-Инквартом в качестве моего начальника, моя позиция в основном сводилась к тому, чтобы сидеть за столом — который я, кстати, собирался приказать отчистить с хлоркой после ухода Гейдриха — и подписывать приказы, присланные сверху.

Но должность, в которой я искренне был заинтересован и которую стремился занять любыми способами, была должность главы иностранных дел и разведки, и сразу после Аншлюса я воспользовался хорошим настроением Гиммлера и попросил назначить меня на неё. Он согласился не долго думая, к огромному недовольству Гейдриха; тот давно воображал себя главой разведки всего рейха, и иметь в конкурентах какого-то австрийца, которого он и так-то на дух не переносил, стало для него настоящей занозой.

— Будете мне непосредственно отчитываться относительно всего, касающегося внешней разведки, — Гейдрих подал голос из-за моего стола, после того, как я спросил рейхсфюрера о моих новых обязанностей в данной сфере.

Я бросил на него недобрый взгляд, но всё же кивнул.

— Слушаюсь, группенфюрер.

— Может, вам и гестапо стоит взять под контроль? — Гиммлер вдруг предложил к моему удивлению, застав и Гейдриха врасплох, судя по выражению его лица. — В конце концов гестапо принадлежит к той же организации, что и внешняя разведка РСХА, и так как Австрия теперь является частью рейха, мы постепенно объединим все отделы согласно принятой схеме, а потому я думаю, что это имеет смысл, чтобы вы взяли на себя и этот отдел.

«Гестапо? Нет. Нет, нет, нет, нет, нет, я ценю ваше предложение, господин рейхсфюрер, но я, пожалуй, как-нибудь обойдусь».

Я изобразил натянутую улыбку, отчаянно стараясь придумать, как выбраться из такого крайне нежелательного поворота событий.

— Я сожалею, если мои слова расстроят вас, рейхсфюрер, но я бы предпочёл этим не заниматься. Почему бы вам не передать полномочия кому-нибудь, кто… — «Как бы мне повежливее сказать «любит людей пытать» и не обидеть при этом начальника?» — Кто обладает большим талантом и опытом в данной сфере?

Гиммлер удивлённо вскинул брови.

— А что, вы сомневаетесь, что у вас не выйдет? Я, лично, думаю, что ваше юридическое образование, докторское звание и глубокое знание полицейского дела делает вас как раз подходящим кандидатом, бригадефюрер.

— Мне крайне лестны ваши слова, рейхсфюрер, но я всё же считаю, что это отняло бы моё время от работы во внешней разведке, на которой я бы предпочёл сосредоточить своё внимание.

— Но гестапо это тоже разведка, только внутренняя.

— И всё же, я бы тем не менее предпочёл заниматься исключительно внешней разведкой. Я нахожу иностранную разведку куда более привлекательной, чем… То, чем гестапо обычно занимается. — Осторожно закончил я.

Гейдрих фыркнул, заставив нас обоих повернуться к нему. На лице у него играла ухмылка, которая мне сразу не понравилась.