Уильям Эйнсворт - Джон Лоу. Игрок в тени короны

— Ужасно! Общественная безопасность требует чтобы убийцы были отысканы и примерно наказаны.

— За всеми подозрительными установлен тщательный надзор, и я уверен, что мы в непродолжительном времени накроем негодяев. Мы знаем, что теперь находится в Париже знаменитый Картуш, и следы этих дерзких преступлений ведут, кажется, к нему. Но и всё общество сделалось крайне безнравственным. Молодые повесы из знатных семейств постоянно совершают грабежи. Многие из этих разбойников арестованы, но их места сейчас же заполняются другими. Если бы мы отправились на улицу Кенкампуа, я мог бы указать вам сотню разодетых франтов, кажущихся с виду светскими молодыми людьми, которые на самом деле плуты и карманные воры.

— Улица должна быть очищена от таких мошенников, или на ней будет небезопасно вести дела.

— Я и предполагаю очистить её, но не желаю вызывать тревоги. Могу заявить вам, монсеньор, что этими распутниками задуман ужасный план, который, если бы его привели в исполнение, поразил бы весь Париж. Дело вот в чём. Разбойники решили разбиться на группы, во главе каждой группы будет стоять руководитель. Их цель — задержать стражу, стоящую на часах у ворот улицы Кенкампуа, и тогда, с мечом в руке, напасть на игроков и отнять у них бумажники. Таким путём они рассчитывают получить огромную добычу.

— Полагаю, им не удастся выполнить это ужасное намерение?

— Не бойтесь ничего, монсеньор! За участниками этого заговора следят.

Вы, может быть, помните, что Горн, Миль и Этамп были посажены в Бастилию за то, что мешали погребению прокурора Нигона?

— Я очень хорошо помню это дерзкое преступление. Но причём тут эти молодые люди? Конечно, они не замешаны в том злодейском намерении, о котором вы говорите?

— У меня есть основания думать, что этот план задуман одним из них. Молодцы только что освобождены из Бастилии, но, мне кажется, весьма скоро они попадут туда опять.

— Над ними должен быть установлен строжайший надзор. Никогда ещё полиции не следовало быть на ногах до такой степени!

— У вас не будет причин жаловаться, монсеньор. Если откроются какие-нибудь новые сведения, я не замедлю сообщить их вам.

Начальник полиции раскланялся и удалился.

После выхода из Бастилии Горн и его товарищи направились на сен-жерменскую ярмарку, где предались пьянству и прокутили почти все свои деньги. Рассматривая на другое утро свои бумажники, они увидели, что осталось лишь несколько сот ливров. Хуже всего было то, что они были должны по большому счёту хозяину Фландрского отеля, где проживали. Он угрожал им заключением в тюрьму, в случае неуплаты. Находясь в такой крайности, Миль опять решил пополнить свои капиталы и немедленно отправился в отель Мазарини, где застал отца в конторе, вместе с несколькими служащими.

— Позвольте на пару слов наедине, господин Лаборд, — сказал он.

— Я занят, месье, — ответил отец, едва глянув на него. — Приходите в другое время.

— Не могу отложить своего дела, поскольку хочу сообщить вам нечто важное.

Полагая, что будет трудно освободиться от него без истории, которой он желал по возможности избегнуть, Лаборд с нескрываемым отвращением отвёл сына во внутренние покои.

— Ну, что такое, месье? — спросил он, закрывая дверь. — Старая история! Деньги, да?

— Да, деньги, отец. Я нахожусь в крайней нужде. Дайте мне сто тысяч ливров и сами назначьте условия. Прикажите мне уехать из Парижа, и я уеду. Иначе я совершу какой-нибудь отчаянный поступок, и вы будете обесчещены. Вы богаты и не почувствуете потери такой жалкой суммы, которую я прошу. Для вас выгоднее спасти сына от разорения, чем прибавить немного денег в ваши сундуки.

— Меня не тронут ни просьбы, ни угрозы, — сурово ответил отец. — Я больше не намерен оказывать вам помощь.

— Это ваше окончательное решение, месье? — спросил Миль, яростно глядя на него.

— Это моё окончательное решение.

— Прекрасно! Как только услышите обо мне, вы, пожалуй, раскаетесь.

Сын вышел из комнаты. Отец, поражённый его поведением, смягчился и пошёл за ним, чтобы вернуть его. Но Миль уже удалился из конторы. Пока Лаборд раздумывал, что ему предпринять, его взор упал на порядочного на вид пожилого человека, который сидел в конторе. Это был маклер Лакруа. При виде его, Лаборду пришла в голову новая мысль.

— Господин Лакруа! — сказал он. — Обратили вы внимание на человека, который только что вышел?

— Да, месье. Это капитан Миль. Я часто видел его, вместе с графом Горном и шевалье Этампом, на улице Кенкампуа.

— Зайдёмте на минуту ко мне.

Когда маклер проследовал за ним в кабинет, Лаборд запер дверь и продолжал:

— У меня есть для вас дело. Я хочу поручить вам исполнение одной задачи, требующей большого уменья. Говоря между нами, капитан Миль находится в стеснительных обстоятельствах, и я хочу помочь ему, но чтобы участие моё оставалось в тайне. Возьмите этот бумажник. В нём сто пятьдесят тысяч банковыми билетами. Пойдите на улицу Кенкампуа и, если увидите там капитана, подойдите к нему и спросите, не хочет ли он продать несколько акций? Я знаю, у него нет ни одного пая; но он, без сомнения, достанет у какого-нибудь другого маклера. Но помните, он должен будет выиграть от этой сделки пять тысяч ливров. Поняли?

— Вполне, месье. Я добросовестно исполню ваше поручение. Маклер уехал на улицу Кенкампуа. Приблизительно через час он вернулся сообщить своему доверителю, что дело сделано.

— Я видел капитана Миля и его друзей, — передавал он. — Они согласились продать мне двадцать пять паёв. Я должен встретить их завтра утром, в семь часов, в трактире «Деревянная Шпага», в Венецианском переулке, чтобы окончательно уладить дело.

— Превосходно! Но не забудьте рассчитать так, чтобы Миль мог заработать пять тысяч ливров.

— Слушаю! — ответил Лакруа.

— Судьба привела нам в руки именно того человека, какого нам нужно, — сказал Миль друзьям, после того как Лакруа ушёл от них. — Завтра утром мы должны завладеть бумажником.

— Я готов на всё, — промолвил Горн.

— И я тоже, — прибавил Этамп. — Но поговорим о деле перед тем, как решиться на него — бесполезно совершать преступление, когда его можно избежать.

— А пока пойдёмте выпьем чего-нибудь, — сказал Горн.

Предложение было принято, и все вошли в отель «Луизиана».

Они приказали подать бутылку коньяку, которую и принёс им Россиньоль. Каждый проглотил большой стакан спиртного.

— Теперь, — сказал Миль, — мы можем обсудить наше положение всесторонне. Я уже говорил вам, что мне не удалось раздобыть денег там, где я надеялся. У нас только 300 ливров, которых хватит лишь на расходы сегодняшней ночи. Завтра мы останемся без гроша.