Пётр Чигринов - Под тремя коронами

— Сам посмотри, — писал при этом Сигизмунд Василию, — гораздо ли это делается? Ты с нами в мире, а изменник наш, слуга твой, живя в твоей земле, шлет к братьям нашим, королям христианским, такие грамоты с несправедливыми словами. Казни этого злодея, чтоб он вперед так не делал.

Ответа на эти требования не последовало…

После этого Сигизмунд перестал явно интересоваться Глинским, и до 1512 г. отношения между виленским и московским дворами сводились к взаимным жалобам на пограничные обидные дела, к требованиям о присылке судей для их решения и тому подобное. Обвиняли друг друга в неисполнении договора, подозревали в неприятельских замыслах. Сигизмунд жаловался, что россияне вопреки миру отнимают у его подданных земли, а наместники московские не находят на них управы. Василий отвечал, что из Литвы были отпущены далеко не все российские пленники, что король удерживает товары московских купцов, что в Литве заключили в темницу друзей Глинских. Несколько раз стороны соглашались выслать общих судей на границу для разбора спорных дел и обид, назначали время, но те или другие не являлись к сроку. Более трех лет гонцы и послы ездили между столицами, предъявляя взаимные претензии, но до прямых угроз дело не доходило.

Летом в 1512 г. вдовствующая королева Елена уведомила брата, что Сигизмунд вместо благодарности за ее ревность к пользе Великого княжества Литовского оказывает ей нелюбовь и даже презрение, что литовские паны дерзают быть наглыми с нею.

Посланцу она сказала:

— Передай брату, что, как я ни стараюсь, у меня не получается зло побеждать добром, как учит о том Евангелие.

В связи с этим великий князь московский послал сказать Сигизмунду:

— Дошел до нас слух, что твои паны-воеводы виленский и трокский сестру нашу, королеву Елену, схватили в Вильно, свезли в Троки, людей ее всех отослали, казну всю взяли; в городах ее и волостях, данных ей мужем, паны твои ни в чем ей воли не дают; державшие ее три дня в Троках, свезли в Биршаны. Мы к тебе не раз приказывали, чтоб нашей сестре от тебя и от твоих панов бесчестья не было и к римскому закону ее не принуждали бы… Ты бы, брат, поберег нашу сестру от этого, казну ее всю велел бы возвратить, а людям ее, чтоб быть при ней по-прежнему; в города ее и волости панам вступаться также не велел, чтоб у нас с тобой за то нежитья не было. Да дай нам знать, за что нашей сестре, а твоей снохе, такое бесчестие и принуждение учинено, с твоего ли ведома или нет?..

Сигизмунд отвечал:

— Дивимся мы, что брат наш по речам лихих людей, не доведавшись, наверное, говорит о том, чего у нас и в уме не было.

Король разъяснял, что воеводы виленский и трокский у невестки его казны, городов и волостей не отнимали, в Троки и Биршаны ее не увозили и бесчестья ей никакого не наносили. Они только сказали ей с ведома короля, чтоб ее милость в Браслав не ездила, а жила бы в других своих городах и дворах. А вызвано это было слухами о небезопасности пограничных мест.

Сигизмунд высказал и свое отношение к королеве Елене:

— С тех пор как мы стали господарем на отчине нашей, невестку нашу держали в большом почете, к римскому закону ее не принуждали и не будем принуждать; к тем, что у нее были, мы еще ей несколько городов, волостей и дворов наших придали.

Сигизмунд предложил послу Василия:

— Езжай-ка ты к Елене и спроси ее обо всем: что она скажет, то и передай государю своему… С тобой поедет к королеве и наш писарь. И пусть Елена перед тобой и перед ним скажет, притесняли ее или нет…

Посол нашел, что Елена распоряжалась в своих жмудских волостях, принимала жалобы от обиженных, приказывала тиунам и наместникам своим, как вести дела, то есть занималась хозяйственными делами.

Московский государь в это время предлагал сестре помощь и способы выйти из ее затруднительного положения. Василий стремился наладить секретные переговоры с ней об отъезде на родину. Елена долго не решалась на этот шаг, который мог бы вызвать новую войну между только что помирившимися сторонами. В отношениях с братом она ограничивалась одними поклонами и челобитьями. Но в 1511 г. Василий направляет к ней целых два посольства. Дьяк Долматов и сын боярина и воеводы Юрия Захарьина Михаил провели переговоры о порубежных делах, а затем Долматов встретился с Еленой. Дьяк интересовался сведениями и о государевых, и о ее собственных делах, каков ее прожиток, нет ли «нечти от короля и от панов и как к ней вперед посылать государю людей своих».

Понимая, что братом руководят не только родственные чувства, но и политические интересы, Елена колебалась, не решаясь дать положительный ответ по поводу возвращения в Москву. Повышенное внимание к ее нуждам, жалобам и просьбам настораживали… Поэтому в том же 1511 г. в Вильно прибыли новые послы. Официально для решения государственных проблем и передачи Елене соболей и белок, но на самом деле для того чтобы склонить ее к выезду на родину.

В 1512 г. Елена уже не сомневалась в необходимости выехать в Москву. Принять такое решение ее побудило не только давление на нее приближенных великого князя, служителей католической церкви, но и сон. В ночь перед Рождеством Христовым во сне явилась ей по воздуху мать в багряных ризах. Она воспрещала дочери дольше находиться в Литве. «Звезда восточная, почто к западу грядеши?» — вопрошала она…

В другой раз во сне ее явились виленские вельможи, и у каждого в груди вместо сердца был камень…

Послы московского государя, находясь в Кракове, у Сигизмунда, просили разрешения заехать в Вельск, к вдовствующей королеве. Елена приняла их торжественно, с радостью. В загородной православной церкви она обсудила с послами проблему выезда и объявила о готовности навсегда оставить Литву. Согласно плану, она должна была уехать в пограничный с Московским государством Браславль и там перейти под покровительство московского государя со своими землями, находившимися в окрестностях Полоцка. Для того чтобы все это могло осуществиться успешно, она просила брата прислать к Браславу войско.

Но о переговорах Елены с московскими послами стало известно одной из ее приближенных пани — жене нового охмистра. Она поспешила сообщить обо всем гродненскому старосте Станиславу Кишке. Последний посоветовал руководителю миноритов гвардиану Яну Комаровскому не возвращать королеве ее имущество. Комаровский сразу же добился приема у виленского воеводы Николая Радзивилла, который был неофициальным главой всех католиков княжества. Он всегда враждебно и даже презрительно и высокомерно относился к схизматичке-королеве, негодовал на Александра за его благоволение к Глинскому, был недоволен возвышением православных русских людей. В претензии он был и к Сигизмунду, упрекая его, что не оправдывает всех надежд католиков и, подобно Александру, продолжает опираться на русских, только заменив Глинского на Острожского.